|
Я сижу у окна. Передо мной на мольберте кусок белой плотной ткани. А за окном – солнце. Его так много, что кажется, никаким тучам не под силу его заслонить. Я смотрю на небо, горячее и голубое, и улыбаюсь.
А ты говорил, что мечты не сбываются. Ты как всегда был не прав. И не строй такую убийственную гримасу. Знаешь ведь, этим меня не напугать. Я привык к разному. А ты опять хмуришься и молчишь, но я-то знаю, что раз ты, закутавшись в этот отвратный черный балахон, сидишь рядом, хотя, наверное, больше всего на свете ненавидишь солнце, значит, ты и правда со мной.
Я обмакиваю кисть и делаю первый мазок. Сегодня я буду рисовать тебя. Таким, как сейчас, когда я по-настоящему счастлив. Таким, каким знаю почти всю жизнь. А то, что было раньше, это не обо мне. О ком-то другом.
Ты поджимаешь губы и качаешь головой. Не веришь, что у меня получится? А вот смотри. Моя рука летает над мольбертом, и на ткани проступают выпуклые, почти объемные картины. Картины памяти. Твоей и моей. В них боль и ненависть, обиды и радость, лица, забытые или знакомые. И я, еще совсем юный, кичащийся древней фамилией, и ты, отчаявшийся в самом начале пути, а потом день за днем бережно хранивший самые нелепые воспоминания, потому что больше нечего было хранить.
Коричнево-бурый. Цвет тоски и страха. Он растекается по всему полотну, протягивает свои щупальца, чтобы поглотить и не оставить надежды. Мы так далеко друг от друга. Все еще далеко. И я, величественным жестом протягивающий тебе узкую кисть, унизанную фамильными перстнями. И ты, замкнувшийся в своем одиночестве неуклюжий подросток, мечтающий о мести.
Красный. Уродливыми кляксами вспыхивающий то здесь, то там. Кровь, которая струится по венам и просачивается через поры, окрашивает светлую кожу. Кровь своя и чужая, засохшая под обломанными ногтями и поблескивающая в темных лужах на полу. И я делаю неуверенный шаг в твою сторону, первый раз в жизни отчаянно боясь, что меня не примут. И ты хмуришь брови, кусаешь тонкие побелевшие губы, и наконец поднимаешь голову и смотришь мне в глаза, упрямо и жестко.
А вот и черный медленно проступает в углах. Необратимость. Неизбежность. Смерть. То, от чего не убежать и не защититься самыми сложными заклятьями. И среди ослепительных вспышек и криков я чувствую затянутым в бархат плечом твое плечо. И не могу повернуть голову, потому что уверен, что это всего лишь сон.
Я смаргиваю раз, другой. Перед глазами – только сплошная серая пелена, у которой нет ни просвета, ни горизонта. Но это всего лишь сон. Извечный кошмар, преследующий меня год за годом. Равнодушие. О нем не рассказывают страшных сказок, от него не изобретают заклятий – о нем просто предпочитают не думать. Потому что оно страшнее тоски, страшнее крови и смерти, и от него нет лекарства. Я неловко взмахиваю левой рукой, опрокидываю стакан, вода льется на колени с края маленького столика. Кап. Кап…Это конец. Но ты перехватываешь мое запястье. И холодные жесткие пальцы кажутся такими горячими. И родными. Ты спасаешь меня, Северус. В который раз спасаешь меня. От самого себя.
Я переплетаю пальцы, прижимаю ладонь к твоей ладони, чувствуя, как частит под тонкой кожей пульс. Мое сердце бьется медленно, ровно. Я спокоен.
Холст заливает свет. Золотой-золотой. Как снитч, который мне когда-то так нравилось сжимать в ладони. Я запрокидываю лицо, прищуриваюсь, но не опускаю век. Видишь, какое оно - счастье? Жгучее, вечное. Наше.
Кисть кружит и кружит, вырисовывает контуры, смягчает тени. Не отворачивайся. Смотри. Ведь я рисую тебе. Тебя. Твой цвет. Последний в моей палитре и самый важный. И все краски меркнут, тускнеют, даже ослепительный золотой как будто бледнеет, потому что здесь, на этом портрете, в этой жизни, вчера, сегодня и всегда, живешь ты. Холодной бездной, зимней ночью, хрустящим в твоем имени снегом, теплым морем – всем, что я так люблю и так боюсь потерять. Но мой страх… он в прошлом. Ты ведь – здесь.
Не усмехайся так. Просто послушай, что я скажу. Ты ведь знаешь, я не верю в любовь. Это все сказки для наивных магглов. Но если бы мне вдруг пришла фантазия ее нарисовать, у нее был бы твой цвет.
Ты молчишь. Ты всегда молчишь. Наверное, думаешь, что я слишком глуп, чтобы вести со мной беседы. Если бы ты был не ты, а кто угодно еще, я бы не задумываясь применил непростительное. Никто не смеет считать меня глупцом. Видит Мерлин, я сделал все что мог тогда… Его пронзительный смех до сих пор звенит у меня в ушах. Воплощенное безумие. Моя персональная смерть. Темный лорд. Он разрушил… разрушил все, что у меня когда-то было, все, о чем я когда-то мог мечтать. Ничего не осталось.
Боль ослепительна, как наше солнце. Осколки раздавленного стакана высыпаются из ладони. Кто-то осторожно берет меня за плечи. Ты? Я резко оборачиваюсь. Нет, не ты. У тебя другой цвет. У тебя другой запах.
- Драко…
- Да, папа.
Теплые пальцы едва дотрагиваются до разрезанной кожи. Заклятье на выдохе. И боль проходит.
- Спасибо.
- Хочешь, пойдем на террасу? Там накрыли чай.
- Нет, я пойду в сад. Северус, должно быть, уже там. Ты же знаешь, твой декан терпеть не может ждать.
Я иду по дорожке под жгучим солнцем. Набалдашник трости привычно холодит руку. А там, в беседке, увитой диким виноградом, я уже вижу знакомую черную мантию.
Драко Малфой закрыл глаза, выдохнул осторожно, словно боясь, что его услышат. Взъерошил волосы, одним резким движением испортив идеальную прическу.
Все напрасно. Еще один именитый колдомедик откланялся, растерянно разводя руками.
- Сожалею, мистер Малфой, но я бессилен. Зрение вашему отцу вернуть невозможно. Слишком серьезные повреждения.
И никакие деньги, и никакие связи, и никакая протекция Поттера ничего не изменят. Прежнего Люциуса Малфоя больше не будет. С этим нужно смириться, в это нужно поверить, как когда-то пришлось поверить в гибель Северуса Снейпа.
Драко неуверенно провел пальцем по шершавому холсту. Свежая, не успевшая просохнуть краска отпечаталась на коже. Та же картина. Которая по счету? Серые беспорядочные мазки, густые, один к одному, как будто Люциус отчаянно стремился что-то замазать, стереть, то ли из собственной жизни, то ли из памяти. И на этом беспросветно-сером фоне, с краю холста - яркие синие брызги. То ли дождь, то ли просто капли, случайно сорвавшиеся с кисти.
End
|
