Вопреки всем правилам этикета Мариса Делоре звонко стучала серебряной ложечкой, размешивая чай в фарфоровой чашке. Нарцисса давно привыкла к этой странной особенности, проявлявшейся в домашних завтраках. Рядом лежала стопка газет, дымилась кружка с кофе, распространяли аромат румяные булочки. Обычный день, такой же, как и сотни других. Все дни были похожи друг на друга.
Порой Нарцисса встречала их в доме Марисы Делоре под звон серебряной ложечки, порой в родовом имении Малфоев под шелест утренних газет, которые просматривал Люциус, случись им завтракать вместе, или под негромкую музыку старого рояля, если начало дня было одиноким. Реже новый день Нарцисса встречала в номерах дорогих отелей, когда выезжала на благотворительные мероприятия. Таких встреч было меньше десятка за все годы, проведенные в титуле миссис Малфой, ибо положение не позволяло.
Признаться, Нарцисса любила отели. Ей нравилось наблюдать из-за перил балкона за спешащими людьми. Люди были разные: счастливые и несчастные, веселые и грустные, приветливые и раздраженные. Но все – настоящие, потому что вдали от привычных стен они редко надевали маски. Шумно резвились детишки, звонко смеялась молодежь. А еще всех этих людей, наверняка, ждали. Ждали за стенами домов: дорогих и роскошных или же просто счастливых и уютных.
И видя эту суету, Нарцисса сама с легкостью представляла, что ее тоже где-то ждут. Это были светлые дни.
Мариса с грохотом поставил чашку на блюдце, возвращая к действительности.
- Ты читала?
- Я давно не читаю газет, - Нарцисса изящно потянулась и посмотрела на свой кофе. Интересно: уже остыл или нет. Она не любила горячий кофе, но всегда просила именно такой. Наверное, чтобы минуты ожидания, пока можно будет его пить, были наполнены смыслом, а не протекали бездарно, как многие другие.
- Нарцисса… - голос Марисы понизился до шепота.
- Что-то о нашей семье?
Нарцисса встала, прошлась по комнате, коснулась рукой розовых бутонов в большой вазе.
- Не совсем…
Что-то в голосе подруги заставило обернуться. Мариса молча протягивала «Ежедневный Пророк».
С первой полосы на Нарциссу смотрел… Сириус Блэк.
Мир на мгновение замер.
Нарцисса сделала два шага, взяла из протянутой руки газету, встряхнула. Слово «побег», отпечатанное крупным шрифтом, поплыло перед глазами. Последнее, что успела подумать Нарцисса: «Это значит, «свобода» или нет?»
Что-то холодное касалось ее лица. Было неприятно. От этого захотелось открыть глаза. Комната расплывалась, а картина на противоположной стене перескакивала с места на место. Резвая какая. В голове шумело, а в затылке было горячо и противно.
Нарцисса повернула голову и увидела встревоженное лицо Марисы.
- Ты что? Ты хоть предупреждай: знаешь же, что я и колдомедицина не совмести… Ты бледная. Ну, скажи что-нибудь. Может, колдомедика вызвать?
Мариса выстреливала слова со скоростью многострельного арбалета.
- Все хорошо. Не волнуйся.
Нарцисса попыталась сесть.
- Не вставай. Я все подам.
- Газету, - коротко попросила она.
Мариса посмотрела с сомнением. Еще бы: так перепугаться.
Нарцисса и сама не понимала подобной реакции. Она не падала в обмороки с тех пор, как ослабло заклятие, наложенное Лордом. И тут. Почему? Да потому что ее жизнь была спокойна и размеренна, как сладкий кефир, который она так любила в детстве на завтраки. Ее жизнь была предсказуемой и вязкой. И вдруг…
Мариса присела на диван рядом с Нарциссой и протянула газету. Со смятой первой полосы смотрело все то же лицо.
- Как он изменился… - негромко произнесла Мариса.
Нарцисса прочертила пальцами по подбородку на колдографии. Щетина и боль. По скуле – шрам и боль, легонько коснулась глаз… боль, боль. Сколько же ее было за эти двенадцать лет.
Нет, он не изменился. Мариса неправа.
- Он просто устал, - произнесла Нарцисса вслух. – Что здесь пишут?
В глазах все расплывалось, кроме фотографии.
- Побег из Азкабана. Весь аврорат поднят на ноги. И…
- Он на свободе, - не дослушала Нарцисса. – После стольких лет. Мерлин! Солнце, воздух. Мариса! – Нарцисса крепко обняла подругу. – Мне нужно его увидеть.
Мариса лишь покачала головой.
Вечером, решив проверить, уснула ли Нарцисса, она зайдет к ней в комнату. Подруга будет сладко спать. Еще бы после такой дозы успокоительного зелья, что она приняла по настоянию Марисы, после сумасшедших метаний весь день. На комоде Мариса увидит несколько старых колдографий поверх утренней газеты.
Сириус Блэк держится одной рукой за ствол дерева, второй касается воды в Хогвартском озере. Потом резко поворачивается в сторону фотографировавшего и со смехом хлопает ладонью по воде, отчего на снимке появляются пятна – вода попала на объектив камеры. Ему здесь лет четырнадцать- пятнадцать. На другом снимке тот же юноша в рождественской шляпе с колокольчиками на больничной койке. Его плечо замотано, рука накрепко привязана к телу, но на лице такая задорная улыбка, что удержаться от ответной невозможно.
Взгляд Марисы падает на газетный снимок. Отчаяние, злоба и пустота в некогда синих глазах. Колдография черно-белая, но почему-то Мариса уверена, что его глаза потеряли ту синеву, которая снилась по ночам не одной девчонке Хогвартса. Неужели Нарцисса не видит, насколько он изменился? И как она собирается с ним встретиться? Поместье Малфоев ненаносимо. Он никогда ее не найдет, если вообще будет искать: кто знает, что сделали с его сознанием годы холода и одиночества? Сама она тоже не знает, куда направиться. Дом Сириуса после смерти его родителей исчез с карты, да и с лица земли. Они с Нарциссой как-то пытались его отыскать. В квартире, которую он снимал до ареста, давно жила другая семья. Мариса как-то провела несколько дней, набираясь храбрости: спросить у Фриды Форсби старый адрес Сириуса. Фрида всегда относилась к ней с симпатией, несмотря на то, как все сложилось с Люциусом. Просьба об адресе ее нисколько не удивила. Только поход результатов не принес.
Нарцисса одержима безумной идеей, но об этом Мариса скажет ей завтра или послезавтра, или лучше подождет, пока Нарцисса сама это осознает. Нужно чем-то ее увлечь. Например, организовать выставку работ детей-сирот. Нарцисса давно собиралась.
Мариса посмотрела на подругу. Та улыбалась во сне. Наверное, синеглазому мальчишке. Взгляд снова задержался на утреннем номере. Как Нарцисса может не замечать?
Просто Нарцисса смотрела сквозь призму своей яркой любви. И пусть у этой любви оттенки боли и скорби, одиночества и отчаяния: наслаиваясь друг на друга, они возвращали человеку на снимке синеву глаз и румянец скул, закрашивали седину и морщинки. И никакая сила не властна это изменить. Ведь это ее мир, и он живет по законам ЕЕ любви.
***
А жизнь Нарциссы Малфой резко изменилась. Из приторно-сладкой и вязкой она стала перчено-соленой. В ней появился смысл. В ней появился риск.
Появились взгляды Люциуса, словно говорящие: «Только попробуй, милая». Появилась необходимость разбавлять безразличие улыбки искренностью. Каждое его безмолвное: «Только попробуй…» отражалось мурашками вдоль позвоночника и откликом где-то внутри: «Непременно попробую. И второй раз тебе не удастся это отнять».
Люциус стал чаще появляться дома и даже сопровождать ее на благотворительные вечера, чего с роду не делал. Он стал приходить в ее спальню. Его внимательный взгляд в отблесках свечей и ее прикрытые веки в ответ. Сложно лгать, когда человек так близко. Сложно лгать, когда и так в ответ на каждое прикосновение в памяти всплывают дрожащие пальцы, касавшиеся ее больше десяти лет назад. И нужно сосредоточиться на том, чтобы с губ не слетело ЕГО имя. И нужно не думать, не думать о человеке, который рядом. Так проще. Так правильнее.
В редкие моменты, когда Люциус был занят делами, они с Марисой покидали постылые стены фамильных замков. Туда, где люди. Туда, где перепуганные магглы видели ЕГО в последний раз. Туда, где ОН мог объявиться. Кто у него остался? К кому он мог пойти?
Северус как-то обмолвился, что ребенок Джеймса Поттера стал крестником Сириуса.
Значит, Хогвартс. Но здравый смысл говорил, что школу защищают, это – невозможно. И этот же здравый смысл ухватился за еще одну реплику Северуса, брошенную в небольшом кафе и повисшую над их столиком. Над клубничным мороженым Марисы и крепким кофе Северуса, над коктейлем Нарциссы, к которому она так и не притронулась.
- Дамблдор в последнее время творит презабавные вещи. Угадайте, кто в этом году преподает Защиту?
Мариса ухмыльнулась тому, что Северус вновь «пролетел» мимо должности - он сделал вид, что не заметил издевки.
Нарцисса вопросительно подняла бровь.
- Ремус Люпин! – Северус почти выплюнул это имя.
Нарцисса удивленно встрепенулась.
- Но он же… о нем столько лет не было слышно.
- Он был старостой Гриффиндора, когда я училась на первом и втором курсе. Так?
Мариса беззаботно подцепила ложечкой клубнику с краешка нарциссиного стакана.
Северус поджал губы. Временами казалось, что в сестре Люциуса его раздражает абсолютно все, начиная от привычки говорить то, что думает, и заканчивая манерой невинно улыбаться, когда уж лучше бы высказалась, чем вот так молча издеваться этой своей мерзкой улыбочкой.
- Полагал, что в семье Малфоев этикету учат с детства, - глядя в потолок, проронил мужчина.
- А у Драко с этим проблемы? – невинно поинтересовалась Мариса, отправляя ягоду в рот.
Северус не ответил, Нарцисса пнула подругу под столом. В отсутствие Северуса Мариса вела себя иначе. Вполне прилично и без подобных провокаций. Видимо, их «любовь» была взаимной и не поддающейся объяснениям и нормам поведения.
- Ремус вернулся?
- И не просто вернулся. Я не понимаю, как Дамблдор может доверять ему учить детей. Он же… - мужчина осекся.
- Он что? - Нарцисса повертела обручальное кольцо.
- Неважно. В общем, мне добавится головной боли.
- Мне казалось, ты к нему в школе вполне сносно относился. Во всяком случая, на первых курсах…
- Он – гриффиндорец. И он был в ИХ компании.
Нарцисса опустила взгляд на свои руки. Их компании. Их веселой и бесшабашной компании, из которой троих не было в живых, один провел двенадцать лет в аду, а последний пропал невесть куда.
- Ты читала про Блэка?
Столько лет прошло, а Северус до сих пор произносит фамилию Сириуса, как ругательство. Нарцисса кивнула.
- Что думаешь? – она посмотрела в глаза мужчине, ожидая ответа.
Мариса тоже покосилась на Снейпа. При их беседах она присутствовала скорее из необходимости не скомпрометировать Нарциссу, которой положение не позволяло встречаться с посторонними мужчинами наедине. И никому в этом обществе не объяснишь, что школьный друг совершенно не подпадает под категорию «мужчины». Этому миру не было дела до тонкостей. Этот мир не верил в дружбу.
Северус сделал глоток кофе, собрал пальцем рассыпавшийся сахар со столешницы, пощелкал пальцами, ссыпая его обратно, оттягивая ответ.
- Думаю, его поймают. Это вопрос времени.
Нарцисса едва заметно вздрогнула от уверенности его тона.
- Ты сейчас говоришь объективно или по старой памяти?
- Нарцисса, есть приказ. Его поймают. Любой волшебник, увидевший его, обязан сообщить в Министерство. Речь даже не о награде. Он – преступник.
Нарцисса устало откинулась на спинку стула. Втягиваться в спор многолетней давности не хотелось.
- Ты знаешь, что он невиновен.
Северус упрямо дернул подбородком.
Продолжать разговор и ссориться не хотелось. А это произойдет неминуемо, если Нарцисса попытается выяснить, что сделает Северус Снейп при виде Сириуса Блэка…
Северус тоже напрягся от разговора. Врать Нарциссе он не умел, а правда в данном случае не сослужит хорошую службу, ибо годы не стерли ненависть, годы лишь сильнее втравили ее в душу. Если бы не этот проклятый выскочка, то жизнь Северуса могла сложиться по-другому. И его мир не сузился бы до комнат в подземелье, бездарных учеников и необходимости срастись с хладнокровием, сарказмом и сдержанностью. Ведь он не был таким раньше. Его взгляд не заставлял людей цепенеть, а голос впадать в ступор.
Сейчас его боялись и ненавидели ученики... Признаться, он не давал им повода для другого отношения. Почти никому. Его сторонились и подчеркнуто уважали коллеги. Именно в таком порядке. Им он давал повод для другого отношения, но они не желали им воспользоваться. Разве что Дамблдор. Но это были уважительные отношения, не более. Учитель и ученик. До сих пор. Несмотря на то, что уже не первый год Северус занимал пост, освободившийся после ухода Земуса. В душе: учитель – ученик. Всегда.
У него не было близких людей, кроме женщины напротив. Но все последние встречи проходили при участии этого недоразумения, которое бесцеремонно ело мороженное. Северус сам задумался над эпитетом. Почему «бесцеремонно»? Да потому, что эта девчонка все делала бесцеремонно. Северуса это качество раздражало в людях вообще и в Марисе Делоре в частности. Но приходилось терпеть ради возможности поговорить с Нарциссой. Хорошо хоть: эта пигалица большей частью молчит, ограничиваясь мерзкими чисто малфоевскими улыбочками.
И Северус даже привык к этому раздражающему обстоятельству. За все надо платить. А за встречи с близкими в их мире – тем более. Их, этих близких, слишком мало. У Северуса вовсе одна Нарцисса.
Была еще Властимила. Мерлин! Как давно это было. Горечь, привкус металла на губах, искусанных в кровь от злости на нее, на себя, на ситуацию в целом. Да! Он мальчишка, как она всегда и говорила. Мальчишка, раз не сумел вовремя понять, что она значила для него. Мальчишка, раз не нашел нужных слов, чтобы удержать. Да что там говорить. Мог последовать за ней, мог разыскать. А что сделал он? Надулся, обиделся… Уцепился за гордость, как незрелая барышня за глупые предрассудки. Мальчишка! И этим все сказано.
Но разве мог он предположить, что когда повзрослеет, вдруг поймет, насколько одинок в мире, где единственный друг – за высокими стенами и одно- два письма в месяц, да и те наверняка читают. А больше ему никто не пишет. Не летит ее сова со свитком, послание на котором начиналось с одного слова – его имени. Ни тебе «милый», ни «дорогой». Никакой. Он злился на это обращение. В душе надеялся, что она хоть как-то проявит эмоции, перестанет считать его мальчишкой. Но ведь он и был незрелым и бестолковым юнцом. Потом он многое бы отдал за свое имя, написанное ее крупным почерком.
Он и не мог предположить, насколько сложно отыскать человека, который не хочет, чтобы его отыскали. Но ведь другие нашли.
Северус до сих пор помнил тугой комок в горле и прыгающие перед глазами газетные строчки с некрологом.
Почему он всегда опаздывает в жизни? Почему его намерение обратиться за помощью к Дамблдору опоздало? Сам он не мог искать в открытую, не мог привлекать внимание к их связи. Проклятая война. Проклятое деление на тех и этих, чужих и своих. Но Дамблдор ведь мог все. Он почти всесилен. Почти! А когда Северус осознал, что его завуалированные попытки отыскать ее след через деятельность основанных ею фондов, не приводят ни к чему кроме потери времени, появился этот некролог. И все что осталось – карточка от шоколадных лягушек. Канонизация. Как он ненавидел это слово. Ка-но-ни-за-ци-я. Это значит, что самого человека больше никогда не будет, но мы сможем пересказывать потомкам его подвиги. Вписывать новые станицы в учебники истории, обращая живое и теплое в холодное и формальное. Жил. Учился. Создал. Умер.
Четыре страницы учебника. Он посчитал. Колдография та же, что и на фантике от лягушек. Нелепость.
И пустота. И тишина. И попытки не свихнуться и не спиться. Терпкое виски, горькое на вкус и вязкое, как смола. А еще смутная мысль о том, что сейчас лето и его даже не ждут на работе. Нет рамок. Нет проклятых законов цивилизации, которые порой позволяют не сломаться, потому что нужно вести себя по-другому. И Дамблдор. И его чертово сострадание, и заклинание, и вопрос, не хочет ли он, Северус, чтобы ему стерли память.
Ага! Сейчас. Кажется, он что-то кричал в это спокойное лицо, ненавидя безмятежный взгляд синих глаз за очками-половинками.
Стереть память. Вырвать кусок жизни. Тогда уж давайте сотрем воспоминания о ней, о Лили. И что останется? А? Что останется? Какая чертова жизнь? Родился. Умер. Как в учебниках по истории? Нет уж. Пусть никчемная. Пусть горькая. Но это – его жизнь.
А потом возвращение в школу.
Бездарные ученики. И рамки. Рамки. Они держат в узде. Их острые края вычерчивают коридор, по которому нужно следовать. Не сворачивать, не останавливаться. А ведь что получается? То же: родился – умер.
А ночами…. Скомканные простыни, и липкие кошмары. Потому, что снова не успел. Раз за разом. Обломки одного дома. Неизвестность, а от того еще более жуткие картины, другого.
Но есть Время. Северус готов был расцеловать того, кто придумал это самое время. «Эй! Мерлин! Я готов тебя расцеловать! Ты был гением. Или его придумали до тебя? Боги?» Северус преклоняется и перед их гуманностью. Время. Оно не лечит. Нет. Оно словно наматывает бинты на рану. Со стороны совсем не видно. Будто ты цел и невредим. И все считают, что так и есть - ведь прошло Время. И неважно, что ночами бинты кровят. Со временем прекратится и это.
А потом сарказм, холодность и безразличие. Чтобы ни одна живая душа больше не смогла проникнуть за эти стены. Всех прочь! Вон! Без живых душ легче. Видеть лживые улыбки совсем легко. Так же лживо улыбаться в ответ. А живая душа… Она не знает лжи, она слишком больно ранит. Всех прочь!
И тут появляется он. Чертов Блэк. Этот паршивый гриффиндорец раз за разом заставляет переживать боль, с которой так и не смирился за годы. Ведь как-то все утряслось, успокоилось, зарубцевалось. И, пожалуйста. Один красавец теперь будет работать бок о бок, а второй и вовсе переполошил всех на свете. Ведь как было славно не помнить о нем, не переживать, не переосмысливать то, в кого превратила тебя жизнь.
И эта девочка напротив опять перед выбором: он или Блэк. И выбор снова окажется предопределен. И это еще один камешек в общую копилку доводов против Блэка.
Нарцисса смотрит на часы, болтает соломинкой в нетронутом коктейле. Им пора расходиться, потому что еще пара минут, и снова будет боль и отчаяние. Снова пропасть. Перебросят ли они мост во второй раз? Тогда потребовалось немало времени. А ведь жизнь летит, не останавливаясь, и тратить ее на глупые обиды нелепо. Вполне может быть, что завтра уже не на кого будет обижаться…
Данным давно он пообещал себе не пытаться читать мысли Нарциссы. Это даже нравилось – угадывать ее настроение по взгляду или пожатию плечами. Но мысли все равно чувствуешь. Даже не сами мысли, а некий эмоциональный фон. Так все последние годы Северус видел, что Нарциссе одиноко и пусто на душе. Могло показаться, что это спокойствие и умиротворенность, но скорее уныние и обреченность. И вот после побега проклятого Блэка все изменилось. Стоило ему сегодня взглянуть на Нарциссу, и точно вернулся в детство. Блеск глаз, румянец на щеках. Но дело даже не в этом. Об эмоции Нарциссы можно было обжечься, в них можно было утонуть, как в бушующем океане. Впервые за столько лет в ней билась жизнь. И Северус не хотел, чтобы это прекращалось, но и идти на поводу у женских глупостей он позволить не мог.
- Идем? - Мариса с готовностью подхватывает сумочку. Она давно доела свое мороженое, да и перемену в общем настроении уловила быстро.
- Как можно найти Люпина?
Вопрос Нарциссы заставляет Северуса поперхнуться холодным кофе. Чтобы скрыть неловкость, он решил его допить.
- Зачем он тебе?
Нарцисса открывает рот, но объяснить не успевает.
- Это для меня.
Северус удивленно оборачивается к миссис Делоре.
- Не понял.
- Что здесь непонятного? Я могу узнать о понравившемся мне мужчине?
- Мужчине? Мы все еще о Люпине говорим?
- Се-ве-рус,- Нарцисса попыталась вклиниться в беседу.
Они видела, что Снейп на пределе от их разговора, а Мариса, когда входила в роль…
- Да, представь себе.
- Он…
- Тебя что-то смущает? Я женщина одинокая. А он был красив в молодости.
- Ты зрение проверяла… в молодости?
- Я-то да, а вот…
- Так хватит! На нас уже оборачиваются. Северус, просто ответь… ты знаешь, как его найти?
- Нет!
- А спросить у Дамблдора? – вкрадчиво проговорила Мариса.
- Я не собираюсь заниматься подобными глупостями.
Взгляды карих и серых глаз скрестились подобно клинкам.
- Северус, нам больше не к кому обратиться.
Мужчина уперся ладонями в крышку стола и встал. Нарцисса умоляюще посмотрела на него снизу вверх.
Северус вознес руки словно в молитве, да и обратился куда-то в небо. Правда, монолог с трудом тянул на молитву.
- Какого черта я всегда делаю глупости по твоей просьбе?
И сам же себе ответил: потому, что в его жизни нет других просьб. Он больше никому не нужен. Только этой женщине, в чьих глазах мольба смешалась с болью. Он беспомощно махнул рукой.
- Чур, щенков в мою честь не называть, - бросил он сторону Марисы и вышел.
- Щенков?
Мариса удивленно оглянулась на подругу. Та пожала плечами.
- Совсем плох стал, бедняжка.
- Мариса! – Нарцисса возвела глаза к потолку.
- Ладно. Монолог на тему: как ты можешь общаться с человеком, который просто отвратителен, я оставлю до лучших времен.
Мариса направилась к выходу.
***
Ремус Люпин сидел на скамейке в парке и рассматривал редких прохожих. Начало сентября в этом году выдалось дождливым и серым. Как раз подстать его настроению. А поводов для уныния было предостаточно. С одной стороны, ему удалось найти работу. Предложение Дамблдора застало врасплох. Во-первых, тем, что директору Хогвартса удалось его отыскать, а во-вторых, он и не ожидал, что когда-нибудь будет претендовать на роль преподавателя в своей старой школе. Так уж устроен мир, что предложения работы не сыплются на оборотня как из рога изобилия, да еще время выдалось напряженное. Ремус согласился, не раздумывая. Он сам давно собирался вернуться в родные места, но все откладывал. То одна причина, то вторая. Он отыскивал их подобно археологу на раскопках, что извлекает на свет драгоценности из горы хлама и песка. Вот и Ремус выуживал благовидные предлоги для перемещений с места на место из руин своей жизни.
Предложение Дамблдора совпало с тайными желаниями, и Ремус расслабился. Подзабыл, что этого делать совершенно нельзя. Просто Дамблдор, ставший его ангелом-хранителем много лет назад, всегда действовал успокаивающе, и казалось: все его решения – правильны, все будет хорошо. А в жизни Рема так не хватало этой самой правильности и предопределенности в хорошем смысле этого слова. Да и вообще, порой хочется просто остановиться и позволить другому решить твои проблемы, не всю же жизнь вести неравный бой самому.
И лишь в Хогвартс-экспрессе он понял, какую ошибку совершил. Но, как часто бывает, пути к отступлению уже не было. Были взятые на себя обязательства, был долг, был…
Мерлин! Только один Мерлин может понять, что испытал Ремус Люпин, узнав о побеге Сириуса. А еще большее потрясение – колдография в газете. Даже словами не объяснишь. Словно… Ремус не мог подобрать эпитетов. Как будто он находился в темной комнате, в которой порой страшно, порой одиноко, но уже привычно и понятно, и вдруг зажгли свет. И не тот – мягкий и согревающий, который дают разожженный камин или несколько ласковых свечей. А свет от усиленного заклятия «Люмос» или же маггловского освещения. Когда больно глазам и хочется спрятаться. Свет, не приносящий радости. Как… лунный.
Все эти годы он загонял мысли о Сириусе в самые потаенные уголки души. Он не хотел их, он их просто ненавидел. Потому что каждая отзывалась тупой болью где-то под ребрами. Потому что на фоне смеющегося мальчишки всегда возникали руины дома Джима и Лили. И мягкая улыбка Питера и… Гарри. Маленький беззащитный Гарри, который так звонко смеялся, стоило Сириусу взять его на руки.
И… необходимость как-то это принять. Верил ли Ремус Люпин в предательство? Ремус Люпин бывший аврор. Ремус Люпин привык верить фактам. Никаких домыслов, никаких иллюзий – лишь сухие факты. Хранитель тайны – раз. Несколько невинных магглов – два. Питер – три. Сухие факты.
И не вспоминать фразу «Я невиновен» - еле различимую, словно с трудом выдавленную, пересохшими искусанными губами. Не вспоминать…
Раньше Ремус Люпин не любил ночи, освещенные полной луной. Потом перестал любить абсолютно все ночи. Когда утомленному сознанию плевать на сухие факты. Когда слышишь негромкий голос:
«…Опасен говоришь? Покажи хоть одного, кто, имея волшебную палочку и десяток заклинаний, неопасен?...»
Слова ДРУГА. Слова человека, который доверял, прощал и принимал. И сознание упорно сопротивляется. Факты. Сухие факты. А в голове такое знакомое...
«Да брось, Лунатик. Мы быстро. Это всего лишь шутка…»
Мерлин! Знал ли ты, до чего дошутится Сириус Блэк? Знали ли мы все? И раз за разом перебирая воспоминания, Ремус не найдет ни одной зацепки, ничего, что могло бы дать повод подозревать Сириуса в измене. И останутся лишь сухие факты и выправка аврора. Их ведь не зря учили выживать в условиях войны. Не верить, не привыкать. Помнится, их всегда критиковали «за слишком безоговорочную дружбу в условиях военного времени».
- Так нельзя, - грозно рычал Грюм. – Нельзя, чтобы при гибели одной детали ломалась вся конструкция.
Молодые новобранцы были лишь конструкцией, призванной помочь в этой борьбе. Конструкцией, которая рухнула летом восемьдесят первого года, когда все «детали» рассыпались и покорежились. Но Великий Мерлин, наверное, это предвидел и сопроводил все падением Того-Кого-Нельзя-Называть, потому что иначе мир ждал крах. Мерлин сыграл новой фигурой. Гарри.
Ремус зябко поежился.
Измученный вновь нахлынувшими воспоминаниями о собственных школьных годах, усугубленными мерным покачиванием Хогвартс-экспресса, он и позабыл об одной маленькой детали, пока эта «деталь» сама не явилась в его купе. Ремусу можно было даже не представлять этого мальчика. И не потому, что он был как две капли воды похож на Джеймса, нет. А потому, что когда мальчик пришел в себя после обморока, вызванного дементорами, Ремус Люпин увидел слегка испуганный взгляд Лили. Это были ее глаза. Глаза того оттенка, который редко встречался Ремусу.
И завертелось.
Первые две недели в Хогвартсе едва не свели с ума. Насмешки со стороны факультета Слизерин не трогали. Ремус слишком хорошо знал этот мир изнутри. Доставлял неудобство… Северус Снейп. Да-да, этот «милый» человек был деканом «любимого» факультета, а еще был несколько непривычен окружающий официоз. Профессор Маггонагалл, которую больше не нужно бояться, но почему-то все равно при виде ее возникал давно позабытый трепет и мысленный вопрос, не успел ли чего натворить; профессор Флитвик, приветливо встретивший и сразу попытавшийся вовлечь в приятельскую беседу и, главное… Что же главное? Замок. Сам замок, чьи стены были наполнены голосами тех, других учеников. И воспоминания. Вот здесь его впервые поцеловала Фрида. Вот здесь он нашел окровавленного Сириуса. А там…
И вот эти бесконечные «здесь» и «там» порой доводили до отчаяния. А еще на фоне всего этого был Гарри. Мальчик-Который-Выжил. Какое нелепое прозвище дали газетчики. Ведь «выжил» - это совсем не значит, живет. Или «будет жить» или... Миллионы «или». У него были друзья. Милая девочка-всезнайка. Ремус про себя всегда улыбался. Она жутко напоминала Лили. Вот этой привычкой опекать, давать советы и искренне заботиться. И был слегка неловкий какой-то там по счету сын Артура и Молли Уизли.
Мерлин! Как летит жизнь. Это понимаешь только, когда видишь отражение давно знакомых людей в их детях.
Например, сын Люциуса Малфоя был совершенно невыносим. Язвительный, невоспитанный. Хотя нет, не так... блестяще воспитанный и… несчастный. Да, банально несчастный. Оборотни чувствуют такие вещи. Внешняя бравада, эти бесконечные «мой папа, мой папа» вызывали сострадание. Как правило, в словах мы часто выдаем желаемое за действительное, вот и у Малфоя-младшего речи «мой папа» делом не подкреплялись. Папа не появлялся, а у ребенка, по сути дела, не было даже друзей. Слизеринцы вообще были странными. Со школьной парты этого не видишь, а вот из-за учительского стола очень даже заметно.
В общем, жизнь Ремуса Люпина впервые за много лет бурлила и била ключом, заставляя зябко ежиться и пытаться придумать предлог как-то все изменить.
А потом произошло несколько вещей. Подумать только! Еще несколько. Словно полный штиль его жизни сменился штормом в девять баллов. Во-первых, от министерства пришла официальная бумага о том, что Сириус Блэк – сумасшедший убийца - охотится за… Гарри Поттером. Помнится, Ремус чуть дара речи не лишился, услышав подобную чушь. Зачем? Зачем Сириусу на кого–то охотиться? Это – полнейший бред! Это… могло сравниться по эффекту разве что с новостью о самом побеге. Но на этом не остановились. Каждый волшебник, обнаруживший хоть какой-то след Блэка, обязан немедленно сообщить в Министерство, по возможности не подвергая свою жизнь опасности. И по мерзкой ухмылке Северуса Снейпа Ремус вдруг понял, что Сириус обречен. И потянулись бесконечные минуты «а если». А если он увидит Сириуса, что он сделает? И что сделает сам Сириус? И что с ним, вообще, произошло? Как повлияли на него эти годы? Узнает ли он кого-то из старых знакомых? Нет, не знакомых! Друзей! И слова Фаджа: «Блэк полностью вменяем», - и страх вперемешку с желанием найти первым, и… усталость и обреченность.
- Не могу понять: как все-таки Блэку удалось сбежать из Азкабана?
Взгляд Снейпа буравит спину. И Ремус Люпин улыбается. Он – единственный из этой толпы знает возможный вариант. Сириус Блэк – анимаг, и перед Ремусом Люпином еще одна дилемма – рассказать или нет. Выучка аврора, так цепляющаяся за сухие факты, знает ответ на этот вопрос. Но Ремус Люпин молчит и вместе со всеми пожимает плечами и удрученно качает головой, не обращая внимания на взгляд Снейпа. Ремус Люпин молчит, потому что ночами утомленному сознанию плевать на сухие факты. Оно ЗНАЕТ правду, которая прячется от дневного света. И этого знания хватает, чтобы молчать.
Ремус поднимает воротник пальто. Сколько лет этому пальто, а оно как новенькое. Наверное, потому что ему очень редко приходилось одевать этот маггловский атрибут. Но женщина, попросившая о встрече, назвала именно это место – парк в маггловском квартале. И глядя на кусок пергамента, исписанный ровным почерком и пахнущий дорогим парфюмом, Ремус отчасти порадовался, что не придется одевать видавшую виды мантию.
Это еще одно событие за столь короткое время. Кто эта женщина? Что ей нужно? Лишь фраза: «Я хочу поговорить о Сириусе Блэке» и место встречи.
И вот Ремус Люпин сидит в парке, размышляя, пойдет ли дождь из грязно-серой тучи над головой или же ее сдует поднимающимся ветром?
- Ремус Люпин?
Вот тебе и аврор. Мужчина быстро встал и обернулся на голос. Невысокая в дорогой маггловской одежде – неплохой маскарад, мягкий голос и приветливая улыбка. Что-то смутно-знакомое.
- Да, чем могу быть полезен…
- Мариса, - женщина протянула руку в изящной перчатке и после паузы добавила, - Мариса Делоре. Мы учились в Хогвартсе в одно время.
Глядя в это молодое лицо, Люпин вдруг понял, что они не могли учиться в Хогвартсе. Сколько ей лет?
- Не сочтите за комплимент, но вы слишком юны, чтобы быть моей однокурсницей, - мужчина улыбнулся.
Женщина улыбнулась в ответ.
- Мне двадцать восемь, мистер Люпин. Я училась на втором курсе, когда вы заканчивали Хогвартс.
- Любопытно. Извините, но я вас…
- Не помните, - весело закончила женщина. – Вы и не должны. Пройдемся?
- Да, Пожалуйста.
Они медленно двинулись по дорожке. Поднявшийся ветер и тучи, окончательно затянувшие небо над головой, разогнали гуляющих. Они оказались в парке одни. Негромкий перестук каблучков сквозь шум ветра и недоумение. Кто она? Что ей нужно?
- Мисс Делоре… - в голосе послышался вопрос.
- Миссис, - с улыбкой уточнила женщина.
Она схватывала невысказанный вопрос на лету. С такими женщинами Ремусу давно не приходилось общаться. Значит, в школе у нее была другая фамилия... Любопытно.
- Итак, миссис Делоре…
- Можно просто Мариса. Я написала вам письмо с просьбой о встрече, потому что мне нужно знать, где я могу найти Сириуса Блэка.
Ремус сбился с шага. За эти годы он привык тому, что его никто не ассоциировал с Сириусом. Об их дружбе знали лишь те, с кем они учились или работали. Многих из них уже не было в живых, с остальными же Ремус не виделся столь давно, что сейчас был слегка удивлен.
- Миссис Делоре… Мариса, в последнее время мы с Сириусом Блэком находились на некотором отдалении друг от друга, поэтому я ничем не могу вам помочь.
- Мистер Люпин…
Пауза. Он не предлагает перейти на имя. Ему не нравится разговор.
- Мистер Люпин, я прекрасно осведомлена о том, что с Сириусом Блэком никто не виделся в последние годы. Но вы знаете его, как никто другой. Куда он мог пойти?
- Если понадобится, я отвечу на эти вопросы Аврорату.
-Я не аврор, - женщина улыбнулась. – Я трачу ваше время по просьбе моей подруги. И действуем мы обе не во вред Сириусу. Поверьте.
- Миссис Делоре, Сириус Блэк – преступник. Об этом твердят все вокруг. Его колдографии на каждом шагу. Его ищут маги, магглы, а вы говорите подобное.
- Но мы-то с вами знаем, что все они ошибаются.
Женщина остановилась и посмотрела ему в глаза. Ремус встретил прямой взгляд. Было в нем что-то смутно знакомое. Кто она? Порыв ветра вырвал край ее шейного платка из–под воротника кашемирового пальто. Женщина перехватила его и попыталась заправить. Но разошедшийся не на шутку ветер бросил ей в лицо прядь темных волос.
- Ваша подруга... Кто она?
Женщина, наконец, справилась с платком и чуть пожала плечами. Ремуса Люпина осенило догадкой.
- Эмили? - он напряг память. – Эмили Кристалл?
Женщина вновь улыбнулась. Ремус обратил внимание на то, что она часто улыбается. Словно это – часть ее образа.
- Я незнакома с Эмили Кристалл. Извините. А моя подруга – наша общая знакомая. Нарцисса Малфой.
Ремус поперхнулся очередным вопросом. Вот тебе на. За последние годы он много слышал о семье Малфой. Лично ему как аврору да и вообще здравомыслящему человеку попытки Люциуса обелить собственное имя казались шитыми белыми нитками. Но у того были деньги, которые, как это ни прискорбно, решали все. Люциус Малфой не только избежал наказания, но и процветал, насколько Ремус мог судить из газет. Так же много писали о Нарциссе, занявшейся благотворительностью. Да и эту женщину он видел, скорее всего, в одной из газетных публикаций.
- А почему миссис Малфой не обратилась сама?
Спросил и сам усмехнулся.
- Вы правы, - перехватила его усмешку женщина. – Она не может встретиться с вами. Это ее скомпрометирует.
- А вас нет?
- Меня – нет.
Странная женщина.
- Какую фамилию вы носили в Хогвартсе?
- Малфой. Я – сестра Люциуса.
Это, наверно, ветер заложил уши? Ему, определенно, показалось. В семье Малфой есть нормальные люди?
- Любопытно, - протянул Ремус.
- Мистер Люпин.
- Можно Ремус.
Улыбка.
- Ремус, у меня просьба: если вдруг вы что-либо узнаете о Сириусе Блэке, дайте знать, пожалуйста, – она протянула карточку со своим адресом. – Для Нарциссы это важно.
- Спустя столько лет?
- Ну, для вас же это важно. Хотя лет прошло не меньше.
Ремус посмотрел на грязную газету, летящую над тротуаром.
- Это – дружба, - надтреснуто проговорил он.
- А это – любовь, - в тон ему отозвалась Мариса.
Ремус повернулся к женщине.
- Хорошо. Я сообщу вам….
- Спасибо.
- Передавайте миссис Малфой мой поклон.
- Обязательно.
Мариса улыбнулась. Ветер окончательно испортил ее прическу и сделал моложе лет на десять.
- Вот сейчас я вас вспомнил, - вдруг проговорил Ремус.
- Правда?
- Вы учились на факультете Фри… в Когтевране.
- Точно! Я училась на факультете Фриды Забини.
На этих словах уголок его губ дернулся.
- Вы забавная.
- Многие так считают, только не все говорят.
- Я могу передать привет и ей? Вы ведь видитесь?
- Изредка. Фрида мало появляется на светских раутах, да и я, признаться, тоже.
- О… - Мариса вновь улыбнулась. – Подобные вопросы всегда ставят меня в тупик. Она работает доктором.
Ремус улыбнулся. Он всегда знал, что Фрида не будет жить по чьей-то указке. Долг семьи – это одно. А дальше она выберет свою жизнь сама.
- У нее чудесный сын. Его зовут Брэндон. Ему сейчас семь. И… пожалуй, все.
- А почему вопросы ставят в тупик?
- Ну, вас же не анкетные данные интересуют, смею предположить.
Ремус приподнял бровь.
- Не обижайтесь, Ремус. Я имела в виду, что вас интересовала она сама, а не регалии мужа и заслуги семьи. Правильно? Здесь я ничего сказать не могу. Извините. Мы не очень близко общаемся.
- Значит, она редко бывает в доме Люциуса?
- Она вовсе там не бывает.
Ремус не знал, рад ли был услышать эти слова. Он вообще ничего не знал. Эта женщина, словно принесенная самим ветром, срывавшим сейчас осеннюю листву с деревьев и поднимающим мусор с земли, появилась слишком неожиданно. Он не был готов к вопросам. И к ответам не был готов. Мужчина посмотрел в глаза собеседницы и увидел в них отражение пасмурного неба. И почему он сразу не заметил, что она – Малфой?
- Я был рад знакомству с вами, Мариса, - искренне проговорил он.
Не желая обращаться ни к ее старой фамилии, ни к новой, потому что нужно добавлять миссис, а женщина ее круга, не боящаяся скомпрометировать себя, мужа, это как-то… нехорошо. Это не вязалось с ее искренней улыбкой и звонким смехом
- Взаимно. Я буду ждать от вас вестей.
- Всего доброго.
Ремус Люпин пожал протянутую руку, и в этот миг сверху упали первые капли осеннего дождя. Крупные, холодные, безжалостные. Мариса смешно втянула голову в плечи и подняла воротник. Ремус последовал ее примеру.
- Думаю, пора наколдовать зонтик, - прокричал он.
- Нет! Я люблю дождь. Прощайте.
Она взмахнула рукой и двинулась по дороге.
- Эй, там маггловская часть.
- Метро я тоже люблю! – раздалось сквозь шум дождя.
Ремус Люпин смотрел вслед уходящей женщине. Она любит дождь и метро. А Ремус не любил ни того, ни другого. Метро – после того, как пришлось однажды там работать, ликвидируя последствия нападения Пожирателей. А дождь… Дождь Ремус Люпин не любил по другой причине.
Мужчина убрал с лица прилипшие пряди и хлопнул в ладоши, трансгрессируя в Хогсмит.
***
- Неужели ничего? Может, он просто не стал говорить.
- Вряд ли, - Мариса задумчиво смотрит на пламя камина.
Нарцисса разочарованно вздыхает.
- Хотя… он только вернулся. Возможно, еще, правда, не знает. Придется ждать.
- Я оставила адрес. Так что будем ждать.
- А какой он?
- Кто? – выныривает из задумчивости Мариса.
- Ремус. Какой он сейчас?
- Такой же и не такой. Постарел, поседел. Устал.
- Поседел? С ума сойти. Мы ведь ровесники.
- Сириус тоже поседел.
Нарцисса откинулась на спинку стула.
- Мерлин, как летит время.
- А глаза у него все такие же. Совсем, как в школе. Такие, знаешь, будто он знает ответы на все твои вопросы, только молчит, потому что боится, что ты не поймешь.
- Ты-то откуда помнишь? – Нарцисса с легким удивлением смотрит на подругу.
- Не знаю. Он мне так запомнился, когда я передавала Фриде что-то, а она была с ним. Мы тогда только поздоровались, но взгляд мне запомнился.
Нарцисса улыбнулась. Еще бы. Взгляд оборотня запоминался надолго.
Так странно. Ее последняя надежда – Ремус Люпин, человек, с которым в Школе пересекалась два-три раза, но каждый разговор помогал что-то понять в себе, что-то сделать или же, наоборот, не сделать, одуматься, замереть у последней черты и посмотреть по-иному. Осталось надеяться, что Ремус Люпин поговорит с Сириусом…
Собирался ли Ремус говорить с человеком, которого считал другом и предателем почти одинаковое количество лет? Нарцисса надеялась, что собирался. Мы всегда на что-то надеемся.
Ремус же… Ремус боялся встречи, Ремус гнал от себя мысли о самой возможности увидеть Сириуса, потому что по всем мыслимым и немыслимым законам в тот миг он должен будет поднять волшебную палочку и вспомнить аврорские навыки. Но как же быть тогда с тем, что внутри, с каким–то тихим голоском, который еще во что-то верит? Поэтому Ремус малодушно надеялся избежать встречи, не делать выбора между разумом и сердцем. Он искренне надеялся, что Судьба не станет снова его испытывать. Она и не стала. Все случилось так быстро, что Ремус совершенно не успел испугаться, осознать…
Карта Мародеров… Сириус и… все встало на свои места. Так просто! Кусочки мозаики, которые столько лет никак не желали складываться в достоверную картину, будто ошибся где-то в самом начале, и последние составляющие не желают вставать на положенные места… И вот теперь. Одно имя «Питер Петтигрю», и осознание едва не сбило с ног. Он даже позабыл выпить зелье, кубок с которым стоял тут же, на письменном столе. Да что там зелье! Он позабыл, как дышать, он даже не вспомнил о том, что сегодня – полнолуние, а ведь не один десяток лет каждый месяц с замиранием сердца ждал подобную ночь. Одно имя человека, награжденного орденом Мерлина, оплаканного и возведенного на героический пьедестал, и сразу вспомнились все те мелочи, которые крутились в голове эти годы. Где-то на самом краю сознания, впрочем, не настолько близко, чтобы зацепиться за них, вытащить на свет из закоулков памяти.
«-… Сколько раз Джеймс будет менять пароль! Возмущение, нервное передергивание плечами. Тогда казалось, что это – напряжение, вызванное очередной гибелью кого-то из авроров. Кого, Ремус уже не помнил. Помнил лишь недовольный голос Питера…
-… Я тут подумал…
Сириус Блэк крутится на стуле так быстро, что смотреть на него невозможно. И как самого не укачивает?
- Не больно с непривычки? – добродушно уточняет Ремус, покусывая кончик пера в попытке продумать начало отчета об очередном боевом вызове. Сириус мешает этим мельтешением, да и постоянным звуковым оформлением.
- Как-то глупо и очевидно делать Хранителем кого-то из нас, - он пропускает реплику мимо ушей.
- Джиму видней, - рассеянно говорит Рем.
- Понимаешь, мы самая очевидная мишень, - Сириус, наконец, прекращает вращаться на стуле, встает, потягивается, сдувая с челку с глаз, - вот если бы кого-то, на кого никогда не подумают, слабого, неприметного…
Тогда Рем досадливо отмахнулся, потому что появившаяся, было, умная мысль, снова спряталась в лабиринтах его извилин, порядком уставших за эти дни.
Ремус не вспоминал этот разговор много лет, а вот теперь всплыло. Чего он хотел, осознав правду? Помочь Сириусу? Наказать Питера? Спасти детей, которые, наверняка, ни о чем не подозревали? На счет Сириуса он не опасался, хотя… Двенадцать лет Азкабана. Как можно предсказать поведение человека после подобного? Нет, конечно, Рем не верил в то, что Сириус может причинить вред Гарри. Нет, только не сыну Джима. Но… он может попытаться убить Питера, а Гарри… Гарри слишком похож на Лили, в своем обостренном чувстве справедливости. Он не позволит причинить вред человеку, без объяснения причин. И как поведет себя Сириус с его наплевательским отношением к правилам и доводам здравого смысла, да еще вкупе с многолетней ненавистью.
А потом… Потом была хижина, ненавистная хижина, в которой он провел столько лунных ночей, одиноких и наполненных страданием, пока трое мальчишек не решили стать анимагами. Угрызения совести вперемешку с радостью… Хижина навевала слишком много…
Старые ступени, свежие следы в многолетней пыли и голоса…
Все так стремительно, быстро и необратимо. Обвинения, отчаянная храбрость тринадцатилетних детей, недоумение, лихорадочные попытки все объяснить ребятам и не позволить Сириусу наделать глупостей, старательно гоня от себя мысли о том, что его рукопожатие стало не уверенным, как в юности, а, скорее, отчаянным. И взгляд… Мерлин, ту ночь, когда было сказано так много и так мало, Ремус Люпин вспоминал потом очень часто…
Почему осознание всегда приходит слишком поздно? Почему правду узнаешь так внезапно, что неизменно оказываешься неподготовленным? Ведь как хорошо было бы вести тот разговор с Гарри в спокойной и дружеской обстановке, а не с оглушенным Снейпом под боком и хнычущим Питером. Питер – отдельная история. Все последующие годы Ремус старательно гнал от себя воспоминания о ползающем на коленях человеке. Наверное, стоило задуматься тогда, на этапе превращения в анимагов. Разве мог настоящий Человек превратиться в крысу? И все же между слегка неуклюжим и смешным Питером из детства и этим пресмыкающимся была разница. Так хотелось думать, потому что принять правду было сложно.
И Гарри… бедный мальчик, идеалы, которого рушились с сумасшедшей скоростью. Одна правда сменяла другую слишком стремительно. И Ремус с болью видел в зеленых глазах упрямство Джеймса и сострадание Лили. И эта фраза: «Я не хочу, чтобы друзья моего отца стали убийцами…»
Захотелось схватить этого ребенка за плечи и встряхнуть. «Мальчик, тебе всего тринадцать, ты не должен решать подобные вопросы. Ты должен гонять на метле, посматривать на девочек и беспокоиться о ненаписанном эссе!!!» Почему одному ребенку выпадет столько испытаний?
Ремус не знал ответа на вопрос тогда, как не знал его и теперь. Тот сумасшедший день закончился в лучших традициях книг с элементами ужасов. Стоило им выбраться из подземелья, стоило Ремусу немного расслабиться от негромких голосов Гарри и Сириуса, переговаривающихся за спиной, как из-за туч выбралась… Луна.
Люди воспевают Луну, люди посвящают ей стихи, серенады, наделяют мистическими свойствами. За людей можно только порадоваться, ибо они не знают, как плавятся кости и остатки человеческого разума ускользают за невидимую грань. И отчаянно не хочешь, пытаешься предотвратить, но раз за разом понимаешь, что ты слабее. Ты – человек, сумевший подчинить себе природу, научившийся закручивать время в спираль, заставивший служить себе животных - слабее холодного бездушного светила… Наверное, потому что оно старше. Через сто лет от тебя останется лишь трава и возможно, воспоминания, а оно так и будет озарять равнодушным светом землю и через сто, и через тысячу лет.
Как Ремус ненавидел этот свет и как восхищался его красотой. Мистической и неотвратимой. Каждый раз последний проблеск человеческой мысли был о нереальной красоте серебристого света.
А потом было утро. Привычное раскаяние и замирающее сердце. «Что на этот раз?» И предчувствие не обмануло. Мало того, что он чуть не покалечил детей, так еще Сириус… Мерлин! За что одним людям выпадает слишком много испытаний? Ведь Сириус был в шаге от свободы и оправдания. И все споткнулось о такую случайность, как не выпитое зелье. Ремус потом в отчаянии зашвырнул наполненным кубком в стену. Но горю это не помогло. Сириус по-прежнему осужден, хотя благодаря Гарри…. снова Гарри… жив и на свободе. Северус Снейп празднует победу, несколько омраченную отсутствием ордена Мерлина. Дамблдор доволен, а сам Ремус пакует чемоданы. И к его очередной профессии прибавляется слово «бывший». Бывший аврор, бывший лекарь… Сколько этих «бывших» в его жизни…
Его жизнь вообще похожа на ледяные горки. Долго взбираешься наверх, потом быстро летишь вниз. Весело быть оборотнем.
Ремус даже не догадывался, что со всеми происходит нечто подобное. Ведь мы видим лишь свои проблемы.
И снова путь наверх. Снова попытки найти себя в жизни, скрывать, прятать мысли и получать отказы.
Орден Феникса стал для него своеобразной наградой. И не только потому, что он вновь смог почувствовать себя нужным и полезным, оказаться среди людей, знающих его тайну и относящихся к этому с пониманием. Потому что он, наконец, мог быть самим собой. Ведь это так много! К тому же он снова мог защищать сына Джима и, наконец, оказаться рядом с Сириусом. И это было подобно искуплению многолетнего недоверия. Можно сказать, Ремус Люпин был счастлив, пока жизнь не начала вносить свои коррективы.
Все эти два года у него, по-прежнему, хранилась визитная карточка Марисы Делоре, но сообщить об этом другу он так и не смог. Они с Сириусом перебрасывались короткими письмами ни о чем и обо всем, шифруя все старыми приемами из бытности мародеров. Адрес Ремус так и не решился отправить, опасаясь того, что письма могут проверяться. Да и о Нарциссе за это время не было сказано ни слова.
Потом все завертелось. Орден пополнялся новыми членами и подсчитывал выбывших. Рейды, охрана, сбор сведений. Члены Ордена вертелись как белки в колесе, порой не успевая толком перекусить и повидаться с близкими. От избытка адреналина снова бурлила кровь, и с полным основанием можно было рассказывать, прихлебывая горячий чай: «А у меня сегодня…»
Это была настоящая жизнь, а мелкие проблемы забывались, заслоненные Общим делом.
И на фоне всего этого Сириус… Сириус, привыкший быть в первых рядах с его безрассудством и отчаянной смелостью, сейчас был вынужден разгребать горы хлама в ненавистном ему доме.
В человеке можно многое понять, побывав в месте, где он вырос. Вот и Ремус многое понял. До этого он никогда не бывал на площади Гриммо. Знал о родительском гнезде Сириуса лишь понаслышке. И вот увидел воочию. Сушеные головы эльфов, истерично орущий портрет и Сириус, у которого на фоне всего этого сдают нервы. Ремус со сжимающимся сердцем наблюдал, как друг просто тает в этих стенах. С одной стороны Дамблдор был прав, но с другой… неужели непонятно, что для Сириуса лучше получить пару заклятий в лоб, чем выслушивать язвительные замечания Снейпа и предложения учредить орден Мерлина за достижения в области уборки помещений.
Сколько раз члены Ордена повисали на руках у одного и второго. Ремус с удивлением замечал, что Северус Снейп при всем своем хладнокровии выходил из себя в течение пяти секунд. Они срывались на перепалку каждые пять минут в обществе друг друга. Словно два подростка. И если Сириус всегда отличался взрывным характером, то Снейп зарекомендовал себя как непробиваемая натура. Однако все мы родом из детства. И время не лечит, лишь притупляет старые чувства, а то и обостряет.
Ремус очень хорошо помнил день, когда Гарри оправдали. Радость, веселье. И то, как улыбка Сириуса слетела с губ. Всего на миг, но Ремус успел увидеть разочарование, отчаяние, рухнувшие надежды. Конечно, Сириус не желал Гарри быть осужденным и исключенным из Школы. Но двенадцать лет, вырванных из жизни, давали ему право на толику эгоизма. Он, естественно, поздравил Гарри, но после этого совсем ушел в себя. И если все это время еще как-то старался держать себя в руках, то тут предпочел просто избегать всех и вся.
Ремус не знал: злиться или расстраиваться. За последнее время он отчетливо понял, что все они изменились за годы. От этого не уйти. Но если у большинства были эти самые годы, чтобы взрослеть постепенно, понять что-то в себе, в других. Так, например, сам Ремус больше всего повзрослел, кажется, за год, когда к нему обращались «профессор Люпин» в стенах школы, где сам некогда нарушал дисциплину. У Сириуса же этого не было. Двадцатилетнего мальчишку бросили в пустоту, а потом, спустя двенадцать лет он оказался в большом мире. И снова идет война, а он вне закона. И люди, которых он знал, стали совсем другими, и ему самому уже нет места в этой новой жизни. И как Рем ни старался дать понять Сириусу, что совсем не считает его чем-то чужим в этом мире, Сириус этого так и не прочувствовал. Ремус видел, как он словно замыкается и отгораживается в ответ на все попытки поговорить о чем-то кроме Гарри, будто этот мальчик – единственное, что еще имело смысл. Они не говорили о Джеймсе или Лили, не вспоминали школьные годы. Словно у них не было общего прошлого. Словно не Сириус Блэк однажды сказал Нарциссе: «Если бы не Ремус, совесть давно разобрала бы меня на кучу маленьких Сириусов Блэков». Словно все это было не с ними.
Была одна тема – Гарри. И Гарри, мальчик из другой, взрослой жизни, словно возводил еще большую стену. Ремус смотрел на него как на сына Джеймса, как на ребенка, которого нужно защищать, уберегать от волнений, продлить всеми силами детство. Сириус же… Порой Ремусу казалось, что Сириус путает Гарри с Джеймсом. Даже не замечая, что в Гарри больше от Лили. В нем нет того бесшабашного безрассудства, которое было присуще Сохатому.
И разговоры заканчивались спорами и молчанием, а порой еще хуже – нравоучениями Молли, если той доводилось присутствовать при беседах. И если сам Ремус искренне восхищался Молли, сумевшей при небольшом достатке семьи вырастить столько детей в ласке, заботе и нежности, то Сириуса Молли так же искренне раздражала. Как-то Рем попытался выяснить причину, на что получил очень размытый ответ. «Не знаю, мне не нравится ее чрезмерная опека. Словно все вокруг несмышленые детишки».
Видимо, даже в заботе Сириус усматривал посягательство на свободу, которой у него не было все эти годы.
И вот после того, как оправдали Гарри, и Сириус снова впал в уныние, состоялся разговор о прошлом. Разговор, возникший спонтанно и оттого получившийся неловким.
Сириус Блэк стоит напротив книжного шкафа и водит пальцем по корешкам книг. Ремус Люпин сидит за большим письменным столом и открывает ящики один за другим в поисках каких-нибудь мелких заклятий.
Сириус молчит второй день, и трогать его все опасаются.
- Слушай, я так и не сказал тебе, - Рем задвигает очередной ящик. – Два года назад, ну когда ты оказался на свободе…
На этом слове Сириус усмехается, однако ничего не говорит и по–прежнему перебирает книги.
- Я встречался с женщиной по имени Мариса.
- И? - Сириус улыбнулся. Он вообще сейчас редко улыбался, но порой проскальзывало вот такое – из детства. – Далее последует увлекательный рассказ?
- Что? – не понял Рем. – А… да нет. Она… Она сестра Люциуса Малфоя.
Палец Сириуса замер на корешке книги, сам он медленно обернулся. Время словно сделало крутой вираж. Он прекрасно помнил сестру Люциуса Малфоя, хотя видел вблизи всего один раз. Испуганная девочка, передававшая записку. И его ответ. Казалось бы, всего одна встреча, но образ этой девочки – вестника разлуки - и его «правильное» решение прочно переплелись в сознании. Он прекрасно помнил испуг в серых глазах и то, как она нелепо передергивала плечами и не знала, куда деть руки.
- Мы в одно время учились в Хогвартсе, - добавил Ремус.
- Я помню, - откликнулся Сириус. – Она была когтевранкой.
Сириус сделал вид, что ищет книгу, старательно разглядывал старинные корешки, барабанил пальцем по полке. Ремус ждал. Наконец, друг прислонился лбом к шкафу.
- Два года назад? – голос прозвучал еле слышно.
- Ну не совсем. В сентябре. Они… искали тебя. Нарцисса искала. Мариса оставила мне свой адрес.
Сириус повернулся, по-прежнему прислоняясь к шкафу. Прядь волос упала на лицо, но он не стал ее убирать, словно не заметил. Ремус едва не вздрогнул от охватившего чувства.
В юности челка Сириуса всегда была довольно длинной. И вот эта упавшая на лицо прядь была привычной картиной. Вот только она сделала контраст более резким, чем все остальное. Некогда иссиня-черная, а теперь почти совсем седая прядь говорила даже не о возрасте, а о прожитой жизни. Причем не слишком веселой.
- Адрес у тебя?
Ремус очнулся от мыслей и похлопал себя по карманам. Зачем? Ведь прекрасно знал, что адреса с собой нет. Он, естественно, не носил его с собой все эти годы.
- Он дома. Я привезу завтра или сегодня - если хочешь.
Сириус расхохотался. Резко и как-то зло. Ремус даже вздрогнул от неожиданности.
- Чему ты смеешься?
Мужчина у книжных полок замолчал так же неожиданно, прислонился лбом к пыльным корешкам.
- А что бы ты сделал на моем месте? А? Как ты думаешь: зачем ей это?
-Я задал Марисе этот вопрос.
- И?
- Она ответила… это – любовь.
Сириус дернулся, пробормотал что-то невнятное, а потом, наконец, отлепился от полок и заговорил, глядя в пол:
- Любовь? К кому? К кому, Рем? – голос сорвался на крик.
Ремус промолчал. Для него ответ был очевиден, для Сириуса, видимо, нет.
- Посмотри на меня… Все зеркала в этом доме молчат лишь потому, что я разбил несколько особенно говорливых. Она… Она… не понимает. Она верит в ту сказку пятнадцатилетней давности, но этой сказки больше нет и меня – того - нет. Как же ты не понимаешь?
- Нет, это ты не понимаешь!
Ремус встал и обошел стол, хотел приблизиться к застывшему в середине комнаты человеку, но передумал – столько напряжения исходило от друга.
- Это ты не понимаешь! Все может измениться, и…
- Измениться? Ты в своем уме? Тогда я хотя бы мог ей что-то предложить: у меня были деньги, молодость, свобода. А сейчас ни черта нет! Есть эти проклятые стены, есть портрет моей милой мамочки и нелегальное положение!
Сириус резко замолчал, тяжело дыша. Видимо, вся горечь, копившаяся столько лет, прорвалась наружу, и Ремус не знал, что на это ответить
- Ты не хочешь с ней даже поговорить?
Сириус, зажмурившись, помотал головой.
-Я не хочу, чтобы она меня видела таким.
- Да что ты привязался к этому. Никто из нас не помолодел. Седина – это ерунда. К тому же, поверь, колдографии в репортажах о побеге были не самыми лучшими снимками в твоей жизни.
Сириус усмехнулся. Рем приободрился:
- И она их видела, и искала тебя после них. Она любит, Сириус. Неужели это так сложно понять?
- Сложно. Мне – сложно. За эти годы я отвык от этого. И… Знаешь, у нее был перстень. Именно так Люциус узнал, помнишь? Мы еще думали: это Снейп. Я не могу подвергать ее опасности и не хочу. И знаешь, я бы предпочел думать, что она меня забыла.
- Как скажешь.
- Правда, Ремус. Оставим это.
Ремус Люпин посмотрел на напряженный профиль Сириуса, и внезапно его посетило совершенно нелепое желание. Ему жутко захотелось услышать прозвище, которого он так стеснялся в молодости. Оно казалось ему настолько говорящим, просто кричащим о его тайне, что сам Ремус съеживался, когда друзья обращались к нему так в школе. Особенно он не любил, когда его окликал Сириус, потому что нелепое «Лунатик» разносилось звонким эхом по коридорам. В устах Сириуса его прозвище звучало по-разному. Порой насмешливо, порой примирительно, порой доверительно, но всегда звонко и задорно. И почему-то повзрослевшему Ремусу жутко захотелось услышать этот отголосок прошлого.
- Эй, Бродяга, - он и сам удивился, как легко подзабытое прозвище слетело с губ, - все будет нормально. Не ты ли это всегда повторял?
- Да уж, была у меня такая привычка. Предсказатель из меня никакой, как показало время.
- Ну – это не самый страшный твой порок. Из тебя еще повар никакой, да и уборщик тоже.
- То есть, Снейп прав. Я бесполезен, - Сириус усмехнулся.
- Сам он бесполезен. Ладно, шучу. Но он не имеет права говорить подобное.
- Рем, я сижу здесь как последний трус.
- Сириус, так считаешь только ты. Все остальные понимают, что ты не можешь рисковать собой. Ты нам нужен.
- Для чего, Рем?!
- Ладно. Я не буду с тобой препираться. Это бессмысленно.
- Ремус, помоги мне, пожалуйста! – Молли заглянула в библиотеку
- Иду! Так что с адресом? – Ремус остановился в дверях.
Сириус медленно обернулся. Улыбки как не бывало.
- Выброси его.
Ремус Люпин со вздохом прикрыл дверь.
А Сириус подошел к открытому окну. На улице начинал моросить дождик. Сириус высунулся из окна насколько смог, держась руками за косяки. Мелькнула шальная мысль: разжать руки. Ведь это так просто. Словно летишь на метле. Свободный полет. Как Сириус любил это слово. «Милый Лунатик, - прозвище всколыхнуло в душе что-то теплое…- Милый Лунатик, как ты не понимаешь: я бы отдал все, что у меня есть, за возможность написать, встретиться, коснуться. Но всего, что у меня есть – мало»
Она – словно ангел. Бестелесный ангел, живший в душе все эти годы, укрывавший прозрачными крыльями и согревавший в холодных стенах. Из памяти стерлись ее черты, осталось лишь тепло где-то внутри и сладко от мысли о ней.
Она искала… Она его искала. Мерлин! За что? Неужели она еще на что-то надеялась? Ведь не игрой же были все эти попытки, тем более под страхом скомпрометировать семью. Искала и хотела найти. Интересно, ей приходило в голову, что, найдя его, она сломает свою жизнь, точно карточный домик. Что их могло ожидать? Ночь, украденная у времени? Когда-то это было. И закончилось не очень хорошо. Теперь ставки возросли. С этой новой жизнью уже нельзя так беспечно играть ва-банк. К чему бы все это привело?
Может, это и к лучшему, что он сидит в этих стенах, потому что в своей способности к здравому рассуждению он сомневался. Ведь едва не позабыл все на свете в тот жаркий летний день в Косом переулке.
В первый момент он не увидел – почувствовал. И не обостренным собачьим обонянием, нет. Скорее чем-то человеческим внутри. Внезапно стало тепло, потом жарко. Как в далеком детстве, когда кто-то из них что-то загадывал, а второй должен был угадать. И вот это «холодно – теплее - еще теплее – горячо» обожгло его в тот день. Черный пес застыл неподалеку от входа в кафе. Стеклянные двери распахнулись, и шерсть на загривке встала дыбом. На пороге появился ненавистный Северус Снейп, излучающий волны раздражения за милю, незнакомая женщина, сияющая улыбкой, и… ОНА. И обостренное обоняние стало ловить запахи, а слух вырывать из какофонии звуков ее дыхание, смех. Сириус не мог потом сказать, изменилась ли она за эти годы. После побега он собирал газеты, в некоторых из них были фотографии Нарциссы Малфой. Красивая, неживая, далекая. Он бы сказал, что женщина изменилась до неузнаваемости, но в тот день все встало на свои места. Стала старше, сменила духи, наряды стали более сдержанны и изысканы, чем прежде и… все. На этом изменения заканчивались. Все тот же смех, звенящий колокольчиком, когда вторая женщина что-то сказала Снейпу, а тот рассерженно отмахнулся. Все та же порывистость, когда она перехватила ненавистного слизеринца за локоть и что-то сказала. А он посмел стряхнуть ее руку.
И вся эта мозаика из жестов и звуков, запахов и тепла сложилась в образ, спасавший его все годы в холодных стенах тюрьмы. Двенадцать лет. Восемь шагов вперед. ЕЕ улыбка. Поворот. Еще шесть шагов. ЕЕ смех. Поворот. Остановиться, почувствовав приближение дементоров, спрятать тепло поглубже, чтобы ни одна из этих тварей не смела прикасаться своим смрадным дыханием к ее образу. Восемь шагов. Поворот….
В тот далекий солнечный день Сириус понял, что все, что ему осталось – ее образ. Светлый, незапятнанный и далекий. И шальная мысль, проследить во что бы то ни стало, увидеть, поговорить, была отброшена как часть прогрессирующего безумия. Где он и где она? И все что осталось от той встречи, длившейся пару минут, пока ОНА и незнакомая женщина не сели в экипаж с буквой «М» на дверце, - тепло, горечь и ненависть к человеку, оставшемуся на тротуаре. Кто мог предположить много лет назад, что тщедушный, всеми нелюбимый слизеринец, предмет вечных насмешек и издевательств, будет подавать ЕЙ руку, помогая сесть в карету, будет иметь наглость отмахиваться от ее слов и быть поводом для ее улыбок? В то время как Сириус, некогда один из лучших студентов, один из самых популярных мальчишек в школе, талантливый вратарь гриффиндорской сборной, блестящий аврор, любимец женщин, превратится в изгоя в волшебном и неволшебном мире, человека без имени, без прошлого и без будущего.
Разжать руки и отдаться свободному полету. Пусть на несколько секунд, но почувствовать ветер у щеки и вырваться, наконец, из Азкабана собственной души. Восемь шагов. Поворот. Еще шесть. Поворот.
На данном сайте присутствуют материалы содержащие в себе графическое и текстовое описание сексуального акта, гомосексуальных отношений, насилие, мазохизм и другие вещи не рекомендованные для просмотра лицам младще 18 лет. Все материалы находятся в отдельных разделах. Если вам еще не исполнилось 18 лет, то мы не рекомендуем посещать данные разделы. All Harry Potter names and characters belong to JK Rowling, Bloomsbury, Scholastic or Warner Bros. and Росмэн
