Библиотека

Удивительно легко бежит сегодня по пергаменту черное орлиное перо в серебряной окантовке; кажется, ему передалась свобода парящего в небе крыла. Буквы, одна за другой, ложатся на желтоватую, тончайшей выделки кожу без малейшей задержки, будто идет запись под диктовку. Словно причудливый узор на старом холсте, словно изящная вышивка на льняном комбрейском батисте, возникают под рукой Люциуса Малфоя идеально ровные строчки; завитки выступают над и под строкой на положенное расстояние, и нажим на прямых отрезках букв плавно переходит в тончайшие волосяные линии на закруглениях – как вдох и выдох. Уроки каллиграфии Люциус усвоил с детства, когда под строгим наблюдением домашнего учителя и отца выводил бесчисленные «L» и «М»…
Свиток заполняется быстро, и медленно темнеет за открытым окном, где белыми облаками парит над землей Мэнора цветущая вишня, и облетевшие лепестки устилают дорожки – эльфы-садовники не успевают убирать.
Темнеет, и строчки уже еле различимы в скудном вечернем свете, падающем из южного окна. Опомнившись, лорд Малфой поднимает голову. Последние отблески солнца тают на верхушках столетних вязов вдали, у ограды поместья.
Взглянув на исписанный пергамент, Люциус комкает его и отшвыривает в камин; но еще на лету злосчастное письмо настигает «Инсендио», испепеляющее его дотла – только теплая серая пыль оседает на светлый паркет.
В последние годы Люциус Малфой пишет очень много писем. И большая часть из них отправляется адресатам.
И на большую часть из них приходят ответы.
Тем адресатам, от которых ответы не приходят, Люциус Малфой пишет повторно.
На третий раз он добавляет к письму тяжелый, глухо позвякивающий сверток. Когда не помогает золото – по соответствующему адресу направляется человек, из числа тех, что умеют выполнять щекотливые поручения.
Потому что если Люциус Малфой задает вопрос, он хочет знать ответ.

Он выходит из полутемного кабинета и проходит на западную террасу, где еще полно солнца. Запах цветущей вишни наполняет Мэнор. Вишня повсюду. Закатное солнце плеснуло алой краски на обычно едва розовеющие лепестки, и вишневое море отливает вином и кровью. Лицо и волосы Люциуса тоже окрашены закатом.
- Время обеда, милорд, - склоняется позади в нелепом поклоне домовой эльф, одетый в белое – алое на закате - полотенце с вышитым мэнорским гербом. И замирает, не зная, стоит ли повторить сказанное, потому что хозяин не двигается с места.
Люциус не слышит слов эльфа. Он думает о том, как ненавидит цветущую вишню.

Обед проходит в самой обычной обстановке. Если кто-то из семьи и догадывается, что сегодня милорд снова писал письмо, не предназначенное для отправки, то у него хватает благоразумия молчать об этом.

Письмо – конечно же, это была первая мысль Люциуса. Самый простой, самый верный способ – письмо. Совы всегда находят адресата.
Совы возвращались одна за другой ни с чем, и Люциус писал новые послания.
«Где ты?..», «…отзовись, если тебе нужна помощь…», «…я должен знать, что с тобой все в порядке…», «…просто ответь…», «…где ты?..».
Он отправлял короткие записки до тех пор, пока не понял, что ответа не будет. 
Наступило время пустоты, когда мысли ускользали, и взгляду было не за что и не за кого зацепиться в окружающем мире. И с этим можно было бы смириться, если бы пришедшей весной где-то в парке запах вишни, как тонкий яд, не проник в сердце, и горький оттенок миндаля мешался в нем с ноткой свежего бриза. Пронзительно и сладко пахла надежда.
И той весной, рассуждая так же здраво и логично, как всегда, лорд Малфой разработал план. План, который не мог не привести к цели. Рано или поздно.

В первый год он приказал посадить два деревца. У парадного входа.
На второй – разбить небольшой вишневый сад на месте розария. Розы смотрели печально, качали еще слабыми молодыми побегами, пока домовики суетливо переносили их вместе с большими комьями земли на корнях дальше от дома, под сень вековых дубов. Капризно отказывались приживаться на новом, непривычном месте, чахли и гибли одна за другой. 
Нарцисса не смела возразить.
На третий, четвертый и пятый год вокруг дома выкорчевали большинство деревьев, оставив лишь самые старые и памятные: падуб в начале большой аллеи, вязы, осеняющие каменную беседку, - и любимую Асторией сирень, буйно разросшуюся у пробегавшего через парк ручья.
Вишни заполнили освободившееся место, и каждую новую весну приливная волна их цветения захлестывала старинный особняк, и он тонул, задыхаясь в белом, как взбитые сливки, прибое с легчайшим пошловато-розовым оттенком. Летом зелень неказистых деревцев не радовала глаз, а осенью под тяжестью крупных ягод цвета запекшейся крови ломались ветки. Эльфы-садовники знали толк в своем деле.
Тогда в сад налетали вороны, и Люциус позволял этим носатым черным птицам орать под окнами и устраивать драки, и хлопанье их крыльев было первым, что слышали обитатели дома по утрам. Но в один прекрасный день он морщился, и приказывал избавить сад от ягод и от непрошеных гостей одновременно. И это означало, что пришла зима.
А в январе он смотрел на кружащийся за окнами снег, вспоминая вешнее цветенье и шальной сладкий запах. Девятое января ничем не отличалось от прочих зимних дней, разве что письма летели в огонь чаще. Длинные свитки пергамента, исписанные его каллиграфически четким почерком.
«Прошел еще один год. Надеюсь, для тебя он тоже был удачным…».
Снейп всегда любил свои зелья. А вот про вишни Люциус узнал случайно.
Он решил, что если Снейпу так нравятся вишни – пусть будут вишни. Пусть, вернувшись, тот поймет, что его ждали.

Его лаборатория в Мэноре тоже сохранилась – теперь за нее отвечал Драко, с настойчивой и непреклонной увлеченностью отыскивая по пыльным лавкам незнакомые даже торговцам ингредиенты, с головой зарываясь в старинные свитки, пахнущие кожей и плесенью, пробуя в различных сочетаниях вытяжку из корней лотоса и тинктуру азиатского мака с розовым маслом, пыльцой озерных фей и слезами феникса. Люциус, кажется, догадывался, с какой целью это делалось. Его сын загорелся надеждой создать нечто, противоположное Амортенции, - чтобы раз и навсегда спасти отца от Северуса Снейпа. От призрака Северуса Снейпа, как считали все – все, кроме самого Люциуса. Он даже немного хотел, чтобы у Драко получилось. Ведь это означало бы, что у него был очень талантливый учитель.
И еще иногда он хотел все забыть и вырубить к чертовой матери вишни, от аромата которых у него каждую весну болела голова. Особенно в конце мая.
Но тела Снейпа найдено не было, и его портрет в кабинете директора Хогвартса ни разу не пошевелился. У Люциуса были шпионы и там.
У него были шпионы повсюду.

После обеда лорд Малфой вернулся в свой кабинет. Уже начинали прилетать совы с ответами на его утренние послания.
«…ничего не знает…», «…не видел никого похожего…», «…уверяет, что почерк был именно такой, но наверняка врет, чтобы заплатили побольше…».
Люциус подозревал, что работающие на него ищейки разленились и нагло лгут, ведя поиски спустя рукава. Пять лет бесплодных попыток сказывались на сыщицком энтузиазме. Нужно будет встряхнуть их, подумал он, заменить кое-кого, других припугнуть, поощрить третьих. Пусть работают – пусть просеют магический мир по песчинке; не может быть, чтобы где-нибудь что-нибудь не нашлось. Никто не способен исчезнуть бесследно; никто, даже Северус Снейп.
И того типа, который уверяет, что узнал почерк, нужно расспросить дотошно и тщательно проверить все сведения. Врет, безусловно, врет; но вдруг…
Уже несколько раз за эти пять лет так вот сжималось сердце. И кружилась голова от запаха вишен - даже если вишни не цвели.

Мир портретов – благодаря галерее предков – был полностью контролируем.
Мир призраков – благодаря Кровавому Барону – был совершенно прозрачен. Во всех отношениях.
Существовала еще одна возможность - некромантия. Темнейшая область магии; ее применение могло привести бывшего Пожирателя к повторному заключению в Азкабан.
Люциус удерживал сам себя мыслями об Азкабане, семье и долге. Но он не удержал бы себя и секунды, если бы действительно хотел знать. Если бы... Делая вид, что опасается тюрьмы, лорд Люциус Малфой боялся утратить надежду.
Он не хотел узнать, что искать больше незачем.
Вишни цвели, раздражая своим запахом, и это чувство было привычным, потому что никто и никогда не раздражал его так, как Северус Снейп, которому запах цветущих вишен нравился.

Стало прохладно, но Люциус не закрывал окно. Сегодня должна вернуться еще одна сова, но ее до сих пор нет. Почему? Почему?
Люциус Абраксас Малфой, сорока восьми лет, чистокровный маг, бывший Пожиратель смерти, верит в чудеса. Нет, не так: верит в чудо. В одно-единственное. Это ведь не так много. Это возможно.

T H E E N D