|
 |
Библиотека
Когда, не зная сна, лежу
В плену безмолвия ночного,
Я счастье давнее бужу,
И мне сияет свет былого.
(Томас Мур )
Люциусу было скучно.
Он обвел взглядом обрыдлую до тошноты камеру, зажмурил глаза. Открыл их.
Ничего не изменилось. Старая, давно потерявшая первозданный цвет краска рваными лохмотьями свисала со стен, а рисунок трещины на потолке, казалось, навеки отпечатался на сетчатке глаз. Люциусу было скучно.
Скука бывает разной. Сейчас он бы не отказался «поскучать» у камина в Малфой-Менор с мемуарами какого-нибудь именитого волшебника и бокалом чего-нибудь крепкого. И теплого. Например, глинтвейна. А еще в детстве няня-эльф готовила замечательно вкусный яичный ликер…
Ликер, глинтвейн, бургундское красное… Люциус поймал себя на том, что бормочет эти прекрасные сладостно-терпкие слова вслух. Но сколько раз ни произнеси «мед», во рту слаще не станет. И захмелеть эта метода тоже явно не поможет, сколько ни старайся. Он невольно облизал пересохшие губы, покусывая крохотные лоскутки лопнувшей кожицы. Так делать не стоило, потому что крохотные ранки могли воспалиться, но он не мог справиться с этой дурацкой привычкой. Хоть какое-то занятие.
Скучно.
Он протянул руку к кружке, налил воды из глиняной бутыли в гнилой от сырости ивовой оплетке. Цепи простужено забренчали, но Люциус настолько привык к этому звуку, что останься он в тишине – наверняка бы испугался. Пока пил, вспоминал названия всех вин, которые пробовал когда-либо. За время, проведенное здесь, он забыл многое, но кое-что он физически не мог забыть, например, генеалогическое древо Малфоев или марки вин.
Внезапно затылок ожгла несильная, но острая боль – совсем обнаглевшая вошь тяпнула его, да так чувствительно, что он выронил кружку из рук. Она тут же укатилась куда-то в угол. Подняв кружку, Люциус быстрым, стремительным движением принялся расчесывать затылок – проклятые вши пребольно кусались. Ладно б только кусались… по ночам обычно нажравшиеся его кровушки твари начинали петь его любимые песенки противными писклявыми голосками.
Прелая солома воняла старыми носками, но Люциус уже давно привык к этому. Хуже всего было то, что солома слежалась и отсырела, и эта мерзкая промозглая сырость, казалось, навеки въелась в его кости, пропитала его насквозь, как вода пропитывает ствол поваленного в реку дерева. Малфой откинулся назад, плотно прислонившись к стене – пусть спина хоть немного отдохнет от этой постылой влажности. Иначе опять начнется…
Тысяча дементоров, сглазил!
Люциус поерзал, пытаясь устроиться поудобнее – в позвоночник подколодной змеей вползала противная, нудная боль. Жалобное нытье промерзших костей сводило его с ума, спину ломило, тянущая боль сводила мышцы судорогой, словно закручивая их узлом. Нет, определенно, сидеть он больше не может.
Люциус встал и прошелся по камере – он уже наизусть выучил маршрут, дозволенный ему в Азкабане. Четыре вдоль, три поперек, по диагонали пять. Теорема Пифагоруса, мать ее... Делать было откровенно нечего.
Он расстегнул ширинку, пинком отбросил в сторону гнилую деревянную крышку каменного нужника. Встал и зажмурился, стараясь не смотреть. Около месяца назад, после одного из «допросов», Люциус неделю мочился «малиновым сиропом». Потом вроде бы обошлось, но с тех пор каждый раз он боялся открыть глаза и увидеть окрашенную кровью струю. Он не был медиком, но догадывался, что ни о чем хорошем это не говорит. Наконец Малфой осторожно приоткрыл левый глаз и подсмотрел. Все было в порядке. Возблагодарим же Предков за эту маленькую милость! У Люциуса отлегло от сердца, и он даже начал насвистывать сквозь зубы:
- London bridge is falling down, falling down, falling down
London bridge is falling down, mon cher…
Он ухмыльнулся непонятно кому и в приятном расположении духа застегнул грубые тюремные брюки, стараясь, чтобы болтающиеся холодные цепи не задевали и не холодили самое ценное, что у него еще осталось. А руки мыть – слишком много чести для убийцы… Впрочем, ему также не полагалось чистить зубы, от которых после допросов не осталось и половины, умываться, принимать душ, расчесываться и менять одежду. Животное. Как есть зверь в клетке.
Попил – отлил: хоть какое-то разнообразие.
Продолжая небрежно насвистывать, Люциус снова улегся на солому, умащиваясь и стараясь занять наиболее удобное положение. По тонким обветренным и обкусанным губам блуждала странная, чуть безумная усмешка. Рука сама собой потянулась вниз, расстегивая ширинку и заползая внутрь штанов, он бессознательно принялся ласкать себя, не столько, чтобы получить разрядку, что удавалось ему все реже и реже, а чтобы почувствовать живое тепло, пусть и тепло своего же тела. Привычка, приобретенная им здесь же…
Легким усилием он вызвал любимые им когда-то образы, которые тускнели день ото дня. Сейчас от них остались лишь воспоминания. Воспоминания о воспоминаниях, смутные и окутанные туманами времени.
– Я хочу, чтобы Артур женился на мне…
Мерлин, он все еще помнит это… все еще помнит тот день, когда вся его жизнь едва не ухнула к водяным чертям. Как же он ненавидит эту девчонку… он поклялся ей отомстить, о да, mon cher, мы ей отомстим, и будет вместе, вместе, вместе…
– …ты умрешь. А так же умрут все те, у кого на тот момент будет твоя кровь – твои близкие родственники... твои дети...
Как он тогда проклинал ее, проклинал весь ее род, всю ее кровь, ее ненавистных братьев, всех ее будущих отродий…
– Сволочь... – отрывисто и емко выдает Артур. – Как ты можешь? У нас все было так... Я... Я люблю тебя, а ты...
А я? А что я? Mon cher, нам было хорошо вместе, видишь, я до сих пор вспоминаю твои теплые руки в этой проклятущей холодрыге. Ну кто ж знал, что ты воспримешь все наши невинные забавы так близко к сердцу? Сам виноват… и женушка твоя, тогда ещё будущая – с-сучка. Пока она не влезла, все было так замечательно… мне действительно жаль, что все кончилось так быстро… хотя когда-нибудь нам все равно пришлось бы расстаться, mon cher… Ты зря на меня рассердился, я ни в чем не был виноват…
В коридоре раздался какой-то шум, лязг открываемых дверей. Люциус недовольно нахмурился. Поколебавшись, он все-таки выдернул руку из штанов и решил узнать, что же нарушает привычный распорядок дня. Хм, надо же, за это время у него даже не встал… Ну жизнь прошла…
Да неужели это Уизли собственной персоной?! Ка-а-акие маги, и без охраны… Люциус плотоядно облизнулся. Туманное болото его воспоминаний услужливо булькнуло, и на поверхность всплыл образ длинного, нескладного юноши с простодушным лицом. Свежий, румяный, осенне-жгучие волосы… и глаза, прозрачно-голубые весенние лужицы глаз.
Эй, Уизли! А я только что думал о тебе… последние тридцать лет… раз уж ты здесь, может, спинку мне помассируешь? А то и губками поработал бы, а? Когда-то у тебя так славно получалось… Малфой помотал головой, стараясь вытряхнуть из нее весь этот мусоробред. Нельзя же выглядеть идиотом перед Уизли, о не-е-е-ет, mon cher, мы не настолько опустились.
Его образ был одним из самых ярких, согревающих его разум и занимающий его душу долгими ночами, но Люциус скорее дал бы отрезать себе яйца, чем признался бы в этом Уизли… Впрочем, как бы то ни было, гостя следовало поприветствовать:
– О, кого я вижу... – произнес он, и вдруг вспомнил полузабытое прозвище. – Никак сам mon cher пожаловал...
Артур подошел ближе. Да-а-а, с каким-то горьким, мстительным удовольствием отметил Люциус, жизнь и тебя не пощадила.
– Люциус Абраксас Малфой? – сухо осведомился Артур Уизли, будто первый раз его увидел. Стареешь, mon cher, твои глаза уже не те, что прежде? – Я, Артур Патрик Уизли, глава следственной комиссии, назначенный на эту должность Уизенгамотом, зачитаю вам ваши права перед тем, как состоится суд. Вы имеете право не свидетельствовать против себя...
В тот день, когда он окончательно сойдет с ума, он всегда сможет позвать авроров и выслушать эту бредятину. Не стоит даже тратить на нее время.
– Оставь это, mon cher, – велел он и с наслаждением отметил, что Уизли его послушался.
Послушный мальчик, Артур, где же ты теперь? Заперт в клетке условностей? Стоит разглядеть его поближе, раз уж он соблаговолил одарить убогих своим присутствием.
Проклятая спина остро и пронзительно взвыла, когда Люциус поднялся на ноги, змея, обвивающая позвоночник, провела дрожащим раздвоенным язычком по острым выступающим позвонкам. Старые, не по возрасту старые проклятые кости… Он едва удержался, чтобы не схватиться за поясницу, прошитую приступом боли. Не хватало еще показывать собственную слабость перед Уизли.
– Лучше скажи, зачем ты пришел? Могли послать сошку и помельче тебя, ты же теперь шишка, mon cher... – Люциус закашлялся и подумал, что стоило выпить воды, чтобы не выглядеть совсем уж больным и убогим из-за этого дурацкого непроходящего кашля. Никогда не знаешь наперед, что будет дальше…
Малфой откровенно и нагло разглядывал Артура, оставаясь в тени насильно ставших родными стен. Огненно-рыжие волосы Уизли поредели, словно опала листва. Даже осень проходит, Артур, да-да, mon cher, хотя раньше казалось, что осень – это уже навсегда. Как смешно, не правда ли – отчаянно надеяться, что тебя минует чаша сия, и никогда не раскинется перед тобой мертвая обледенелая пустыня зимы.
Голубые лужицы глаз, почти высохшие, но по-прежнему прозрачные, сияли каким-то странно знакомым, словно из забытого рассветного сна, но все же приятным светом. Люциус отчаянно пытался и не мог вспомнить, откуда струится этот свет…
А Артура явно задели его слова, лицо, уже покрытое беспощадной сеткой морщин, выражало обиду, да-да, ту самую детскую обиду… Столько лет прошло, mon cher, а ты все так же дуешь губы и ведешься на дешевые подначки… Люциус ухмыльнулся и решил немного подшутить. Стараясь не привлекать внимания, нарочито медленно и небрежно рассматривал его, а потом, наслаждаясь собственной стремительностью, дернулся в сторону Артура, как загнанный хищный зверь на охотника. Уизли с инстинктивным испугом отпрянул от решетки, не успев сориентироваться и взять себя в руки. Люциус победно расхохотался, смакуя собственное, пусть и секундное, превосходство.
Теперь он чувствовал себя хозяином положения. Ох, Мерлин, как же редко ему выпадает подобное удовольствие… Не стоило Артуру давать слабину.
– Что, mon cher, боишься меня? – Люциус прекрасно знал, что вопрос не требует ответа. – Меня, которого держат в клетке как зверя... Ну, заходи в гости, раз пришел. Не права же мне зачитывать ты явился, а? Нет, mon cher, ты пришел полюбоваться на мой позор, на то, как я опустился, на кого похож, на то, кем я стал... Тебе ведь легче верится в собственное счастливое будущее, глядя на меня в камере, да?
Он прикусил язык – не хватало еще разболтать и про постылую боль в спине, и про кровь в моче, и про вшей, и про руку в ширинке, и про незаживающие язвы по всему телу...
– Я пришел зачитать вам ваши права и проверить, готовы ли вы к суду, мистер Малфой, – пробубнил Артур, явно не желая расставаться с официальным тоном.
Люциус недовольно поморщился. Он все еще намерен продолжать этот балаган, этот дешевый фарс? Играет в хорошего аврора, милостивого к преступнику? А грешник, разумеется, просто обязан покаяться и, моля о пощаде, облобызать край его мантии? Или еще что?
– Ну так зайди и проверь! Может, я чем-нибудь болен? Может, я совсем не готов отвечать на вопросы суда? Вдруг я выжил из ума и стану наводить на себя напраслину, а, mon cher?
Если они и будут играть, то по его, Люциуса, правилам.
– Отойдите от решетки, мистер Малфой, тогда я смогу открыть камеру и зайти в нее. По вашей просьбе я проверю ваше психическое и физическое состояние, – заявил Артур.
Да пожа-а-а-алуйста, милости просим. Люциус повернулся, нарочито выпрямив спину. Змея исчезла, а вместо позвоночника будто ввинтили раскаленный добела стальной прут и медленно проворачивали его, надеясь свести Малфоя с ума. Не дождетесь!
Он уселся – не сказать – рухнул – на примятую солому, внимательно наблюдая за Уизли. Ну давай, давай, сделай же это… допусти хоть одну ошибку, и ты узнаешь, каково это – быть пленником… Но Артур был напряжен до предела и зорко следил за ним. Люциус паскудно ухмыльнулся, ну, подойди же ко мне, дай ухватить тебя за шкирку… я так ты соскучился по твоим губкам, mon cher, ты же видишь. Малфой принялся тихонько ржать, но тут же незаметно ударил себя по лицу, сообразив, что не стоит смеяться перед Уизли, а то еще подумает, что у Люциуса совсем крыша съехала… Никуда она не съехала, вот она, на месте…
– Хм, не испугался таки войти в клетку к зверю, а, mon cher? Ну, добро пожаловать в мой дворец... – осклабился Люциус, чуть кивнув.
Артур был начеку. Разумеется, ему стоило быть начеку… наверное, до конца рабочего дня осталось недолго, и он с превеликим удовольствием покончит с неприятными обязанностями, а потом пойдет домой пить чай с плюшками. Глухая ярость выскользнула из тени темницы, сжала горло.
Нет, Люциус ни в коем случае не винит Драко… Если бы потребовалось, он бы еще раз прошел через все это, лишь бы только с сыном все было хорошо… И у него действительно все было хорошо, если верить слухам. А что до того, как навестить отца, – у молодого хозяина Малфой-Менор никогда не было на это времени – так это ладно. Так надо. Так правильно, и Люциус сам поступил бы так же… В носу паршиво защипало, и он с трудом подавил желание утереть его рукавом. Еще чего не хватало.
– Что молчишь, mon cher? – произнес он сиплым голосом, с вызовом глядя Артуру в глаза. – Любуешься мной, как в былые времена? Ну, смотри, смотри, скоро некем будет любоваться... Ох, я совсем забыл о гостеприимстве, присаживайся и чувствуй себя как дома, mon cher. Не желаешь ли рюмочку огневиски, как в старые добрые времена? Ох, прости, заболтался, забыл, что все уже давно выпито, а рюмки разбиты. На счастье. Ну, какие новости на свободе? Как жена и многочисленные наследники?
Артур как-то странно мотнул головой, будто уставший конь, у которого больше нет мочи скакать галопом, а остались лишь силы медленно тащиться, мерно перебирая артритными ногами, и вдруг кинулся к нему, забыв о благоразумии и осмотрительности. Люциус нутром почуял его страшную, пугающую ярость, но не двинулся с места. Хлесткий удар цепи огрел его по груди, Малфой не выдержал и упал, смеясь, издеваясь над этой бессмысленной, нелепой вспышкой.
– Поднимайся, ты, скотина, сейчас я тебе расскажу, как моя жена и многочисленные наследники...
Похоже, он и в самом деле разозлился. Люциусу внезапно надоело все это, лучше бы Артуру вообще не приходить, лучше бы он в одиночку лежал на соломе и вспоминал старые деньки… Тем временем Уизли сгреб его за шкирятник, и потащил куда-то, а у Люциуса не было ни сил, ни возможности сопротивляться. Проклятье… Малфой понял, что тот собирается сделать – Артур подвесил его за запястья на специальный потолочный крюк, как окорок над коптильней, и внезапный холод потек между лопаток… Люциус едва не взвыл в голос: только не спина!!!
Резкий удар будто бы перешиб ему дыхание, Люциус и не подозревал, что это может быть так больно: боль снаружи и боль изнутри, и повсюду одна лишь боль, ломающая, рвущая, калечащая его тело. Если это продлится еще секунду, он свихнется, да-да, он свихнется окончательно…
Артур бормотал что-то, что-то про свою дочь, Люциус слышал эти слова, но не понимал их смысла. Потом дыхание мало-помалу вернулось, и он сумел насладиться воздухом… как-то принял эту боль, свыкся с ней, слился и начал понимать речь Уизли:
– Это тебе за Рона, за то, что Драко всю жизнь издевался над ним, за его насмешки над моим сыном, за слизняков, за магглолюба, за рыжего Подлизли... За то, что твоя чокнутая свояченица во время Последней Битвы мучила его так, что он до сих пор в палате для умалишенных в Святом Мунго...
Неужели… неужели то, что он говорит – это правда? Врет, решил Люциус, бессознательно кусая губы, чтобы не орать. Этот проклятый Артур, похоже, свихнулся. Салазар подери, новый удар пришелся как раз на старый рубец, Люциус отчаянно и безнадежно дернулся… бесполезно…
– Это за близнецов... За моих Фреда и Джорджа, которые не доучились в школе из-за того, что ты протолкнул туда свою старую знакомую Амбридж преподавателем... За то, что они попали в отряд неквалифицированных магов при создании ополчения, и их сделали пушечным мясом, которое не жалко и потерять...
Люциус, наплевав на позвонки, вывернул шею, стараясь хоть как-то отвлечься… Уизли не лгал, в нем кричало отчаяние, безмерное отчаяние слишком долго кипело в нем и теперь выплескивалось через край… Да-да, Артуру тоже не удастся жить долго и счастливо… Надо же, они выбрали противоположные пути в жизни, а пришли к одному финалу… Тогда зачем все это… Он не успел додумать эту мысль, как жалящая цепь снова опустилась на спину. Мать твою, mon c-сher!
– Это тебе за Перси, ставшего помощником Министра, ушедшего из семьи из-за разногласий со мной... Сейчас я даже не знаю, где он, после штурма Министерства его никто не видел ни живым, ни мертвым...
Малфой молчал, больше не стараясь освободиться. Но он же не знал, видит Мерлин, он этого не знал!!! Он не хотел… знать.
– Это тебе за Чарли, за моего хорошего Чарли, который лежит в могиле на Олдингтонском кладбище, и его жрут черви...
Люциус чувствовал, будто ему в глотку запихали старую лохматую тряпку, которая не дает ему дышать, душит его, медленно, неотвратимо душит… Она набухает у него в горле, становится все больше и больше… Или это его собственный прокушенный от боли язык так распух?
– Это тебе за Билла, за моего первенца, моего красавца Билла, чье лицо и душу изуродовал твой знакомец Фенрир год назад... Мы дважды вынимали Билла из петли.
Ахх, как же так можно? Наверняка вся спина в мясо разодрана, сука, сука, сука ты, mon cher … А сыночка твой все равно на этом свете не жилец, незачем было его из петли вынимать! Люциус почувствовал тягучие струйки, стекающие по ляжке, видимо, от кожи остались одни рваные воспоминания… Сука ты, mon cher, я что ль твоего сына покусал?
Несправедливо! Почему, почему Люциус должен отвечать за всех?
– Это за Молли, не спящую ночами, поседевшую от горя, не знающую, как жить дальше...
Люциус смирился. Ему было все равно. Пусть хоть всю спину измочалит, но Уизли от этого легче не станет. Перетерпеть. Он, Малфой, умеет терпеть, о да, mon cher. В конце концов, все могло быть по-другому, правда? Но Люциус не виноват, не один виноват, по крайней мере. Стены куда-то поплыли, затуманенные влагой, и он покорно принимал удары, обжигающие, невыносимо страшные удары, как расплату за вину своих бывших сотоварищей, которую он ничем не мог искупить… Боль за боль, кровь за кровь – может, это и есть высшая справедливость, что его, Люциуса, кровь сейчас стекает и капает на грязный пол?
Голос Артура дрожал, звенел от злости, словно цепь:
– А это за меня. За то, что подставил, за то, что бросил тогда, за то, что так легко отказался от всего, что у нас было...
Кнат цена такой справедливости. Он с облегчением почувствовал, что боль отступает, становится тише, тише, еще тише… Голос Артура увязал в его топком сознании, образ размывался сладким туманом…
– За все, за все, за все... mon cher... За мое счастливое будущее.
Он уже не слышал, что еще говорил Артур… Где-то в затылке снова запели вши тонкими мерзкими голосками. Счастливое будущее? О да, Артур, о да! У нас с тобой еще будет счастливое будущее, подумал Люциус, и наконец-то понял, что это за свет струился в теплой воде его глаз. Нет, Артур давно потух и угас, словно факел, опущенный в воду, окровавленная цепь валялась на полу. А в его глазах… в его глазах лишь отражался прошлый, почти забытый и потерянный свет. О да, не бойся, mon cher, Люциус будет хранить это воспоминание, листая истлевшие странички памяти о тебе каждую ночь, да-да, mon cher… Отныне каждую ночь для него будет сиять этот свет. Свет былого…
|| [В оглавление] ||
| | Фанфик: Свет былого | | Просмотров: 1194 | Комментарии к главе: 0
| |
| Всего комментариев к главе: 0 | | |
| |
|
|
|
Посетителей в Малфой-Мэноре сейчас: 1 Гостей: 1 Званных гостей: 0
|
На данном сайте присутствуют материалы содержащие в себе графическое и текстовое описание сексуального акта, гомосексуальных отношений, насилие, мазохизм и другие вещи не рекомендованные для просмотра лицам младще 18 лет. Все материалы находятся в отдельных разделах. Если вам еще не исполнилось 18 лет, то мы не рекомендуем посещать данные разделы.
All Harry Potter names and characters belong to JK Rowling, Bloomsbury, Scholastic or Warner Bros. and Росмэн
Хроники Лорда Малфоя © 2024 |
| |
